SaltisМЫСЛИ НАЗЛО Всю жизнь нас учат – как нам говорить, что нам делать и перед кем приседать. Незаметно нас учат учить других. Так создается замкнутый круг, в котором каждый человек лупит соседа по затылку и шепчет на ухо волшебное слово: “ответственность”. Стоит ли наше рождение, наши первые шаги и наше образование конечного результата? Нет, не самого конечного, который зачёркивает абсолютно все предыдущие достижения, а результата такого – девять месяцев в году и шесть дней в неделю пахать по 8 часов на благо государства? Басом, твердокаменной заученной фразой: в вашей жизни должен быть смысл! Работа – есть смысл каждого здравомыслящего человека. Догадка первая, неуверенная: я не здравомыслящий..? Догадка вторая, уверенная, с надрывом: я не человек..! Цепным Цербером морали является само общество, которое может считаться каким угодно гражданским и демократическим, но сердцевина у нее все та же – гниль с душком тоталитаризма. Пальцем показать на соседа и получить плюсик напротив своего имени в списке государственных нулей. Идеологическая цензура молча накрывает ваши глаза мокрой тряпкой, а гласность показывает все, но при этом исходит на истеричные вопли о том, как же это мерзко – видеть все широко открытыми глазами. Крикунов – за язык вешать, а их безмолвных последователей – девяносто пять процентов населения. Мы позволяем другим людям самосовершенствоваться, так почему же не разрешить саморазрушаться? Что вообще сейчас держит человечество в узах морали? Неразумие. Желание задуматься гасится необходимостью сделать тридцать три важных дела сразу. Если ты смертен – что бы ты ни делал, ты умрешь, все напрасно. Если ты бессмертен – что бы ты ни делал, ты все равно будешь жить, все напрасно. Религия уже отжила свое, но человечество думает по инерции. Когда я превозношу суицид и отдаю дань уважения всем самоубийцам, меня упрекают, что же ты сам-то не повесишься? Да просто потому, что я жалкий червь, неспособный на такой благородный поступок. Миф о “старых добрых временах” не умрет никогда. Вопреки слогану, вчера таки было лучше, чем сегодня, а завтра будет совсем худо. Выглядит это обычно так: сизый дырявый дым тянется к потолку, слюни растворяются в бокале с недопитым чаем, уголки губ тянутся вниз, голова задумчиво подрагивает, и вслух произносится – “Вот раньше… в старые добрые времена…” И через десяток лет он будет вспоминать эту кухню, эту сигарету и этот чай, называя старым и добрым временем. Да что же это за тупая философия тогда? Возьми в свою дурную голову, что сегодня и сейчас – это время, когда ты можешь свое будущее сделать таким “добрым”, что все прошлое покажется глухим прозябаньем. Моего друга всегда удивлял тезис о невозможности существования человека вне социума. Мне же он кажется весьма оправданным для тех, кто живет на последних этажах небоскребов. Не будем брать в расчет отшельников, они по географическим причинам существуют вне социума. А вот те, кто психологически стоит особняком от общества – именно они являются нежелательным элементом для расфасовщиков народных масс. Таким образом, этот тезис становится эпиграфом к руководству – “как управлять людьми”. Собирать глупых homo в стада и пасти, заговаривая зубы языком религии. А суть-то она в другом. Кто первый поднялся по Вавилонской башне – тот и бог. Остальным остается лишь умолять Ноя признать их тварью и взять с собой на ковчег, не ведая, в свою очередь, что потопа не будет. У рабов любви вырастают контурные крылья из кусочков мозга. Мне противна сама мысль о том, что это “великое духовное” чувство, которое “сильнее всего на свете”, способно лишить мой разум ясности. Еще противнее – завидовать чужому буйству гормонов. Кто тут говорит о влюбленности? Редко кто их различает. Влюбленность со сроком = любовь, вот аксиома, которую мне приходилось встречать. Никак не пойму, человек на Земле – это баг или фича? Это действительно весело – давить тапками тараканов, когда они чего-то там просят, требуют, угрожают. Пожалеть его, и тебе воздастся. Зачем? Пока на тебе тапок, тебе ничего не нужно, ты хочешь весело проводить время, и давишь эту усатую дрянь. Когда же я сам был тараканом, то по молодой наивности, молил обладателя тапков не убивать меня. Я никогда не требовал, я просил. Конечно, зря. Будучи уже мертвым, я часто думал, размазывая злые слезы по линолеуму, что никогда не был таким уродом и никогда им не буду. А потом мне давали тапки… Терпеть ненавижу, когда мне говорят, что кто-то там на меня похож. Я приемлю “такой же <качественное прилагательное>, как и ты”, но чтобы подразумевать схожий комплекс качеств и мыслей – это вызывает у меня раздражение. В мире нет другого такого, как я. Индивидуальность настолько важна для меня, что я готов допустить нотки истерики в голосе, защищая ее. У бессмертников этой планеты не будет детей. Детей не полагается иметь тем, у кого нет билета на поезд вымирания рода, в данном случае – человеческого. Поезд уйдет, а эти бедолаги останутся сидеть на выжженных пнях под багровым и безжизненным небом, вдыхать воздух изношенными легкими в веке этак двадцать пятом от рождества первого американского президента. Им даже выдадут какие-нибудь расширенные возможности на уровне комиксовых фантазий голодного художника. Игры бессмертных, забавы проклятых. Хоть бы одним глазком… Хорошие отношения с одной хорошей виртуальной знакомой закончились тогда, когда она пожелала мне стать человеком. Никогда не видел, чтобы люди фотографировали процесс похорон, горькие слезы или искреннюю боль. В фотоальбомах можно найти лишь улыбки, кривляния и пьяный разврат. “Давайте забудем все плохое” = инь без яня. Можно смотреть только на звезды, можно не замечать запаха дерьма, в которое наступаешь, но все это до первого открытого канализационного люка. А какая разница, если и оттуда можно видеть звезды? Мне не нравится внезапная собственная смерть. Мне хочется успеть попрощаться с виртуальным миром, ибо там не ценятся пропавшие без вести. А реальному миру я и так все сказал – кремируйте меня, я – тафефоб. Поэтому суицид неоправданно оскверняется. Распоряжаться своей жизнью каждый волен по своему. Смерть есть такое же “чудо”, как и рождение. Самоубийство достойно потому, что ты сам готовишь себя к погружению в другое состояние. Ты сам подводишь итог всей свой короткой\долгой жизни и встречаешь неизбежное во всеоружии. Мысли рождаться здесь в бетонном затхлом здании и умирать от руки какого-нибудь фрика – для меня они одинаково противны. Лучший повод для суицида – отсутствие всякого повода.
Игральные кости. Шесть. Шесть - это три кружка напротив трёх. Стенка на стенку. Противостояние, боль, слепая ярость. Пять. Один в центре среди четырёх. Окружение. Не скрыться, не уйти, от тебя ждут решений. Верных решений. Четыре. Равенство и братство. Всё равно - есть ты или нет, схема работает и без тебя. Три. Ты либо крайний, некто ненужный, либо ты в центре стоишь перед мучительным выбором, который прежде осушит тебя. Два. Тет-а-тет. Необходимость выстраивать отношения. Ты не ты, а сущность, которой тебя хочет видеть оппонент. Может это не друг, может это визави? Борьба? Опять? Один. Одиночество. Нет проблем, нет цели, нет шороха. А дальше? Мне не понять, почему ложь в своей основе считается чем-то неестественным. Вот правда – это естественно и как-то логично, а лгать, значит совершать что-то несвойственное мироустройству. Можно каяться во лжи, но нельзя каяться в правде. Для меня оба этих понятия являются инструментами, с которыми надо уметь обращаться; орудиями, если хотите, которые будут работать на меня. Если что-то приносит мне пользу, то все равно, правда это или ложь. Это только кажется, что с ложью надо обращаться тоньше, нет, это из того же разряда субстанция. Просто надо просчитывать на несколько шагов вперед, будет ли это сиюминутная благодать с последующей расплатой или же наоборот? Я не возвеличиваю ложь или правду, я ставлю их на один уровень восприятия. Будь я божеством, я бы на отдельно взятой планете, населенной homo и sapiens’ами, устроил бы забавную альтернативу раю и аду. Я бы разделил людей на тех, кому предназначено умереть и на тех, кому умереть не предназначено. А еще лучше устроил бы критические уровни. Например, не помер человек в двенадцать лет, тогда следующий раз в двадцать шесть пробовать будет. Потом в сорок один, шестьдесят семь и восемьдесят четыре. Восемьдесят четыре – финальная точка, после которой умереть естественной смертью уже невозможно. Собирались бы тогда грандиозные праздники жизни и смерти одновременно. Представляю, каким духовно сбалансированным было бы то общество, которое должно готовиться к смерти пять раз. А потом уже не готовиться совсем, хотя наверняка все уже захотят помереть к такой жестокой дате. А если учитывать тот факт, что я божество заинтересованное, а не как христианское, то я бы пресек всякие попытки оправдать закономерность смертностей. Просто всех таких предсказателей убирал бы еще в двенадцать. В общем, прикольное было бы я божество. “Что делать, если цель в жизни есть, а смысла нет?” (с) одна моя знакомая. “Если нет цели, не делаешь ничего, и не делаешь ничего великого, если цель ничтожна” (с) Д. Дидро. А почему, собственно, нельзя жить без всякой цели? По-моему какая-то глобальная цель человека на поверку оказывается до стыдного мизерной. Ученые живут наукой, творцы – искусством, остальные люди – по инерции. Я живу ради самопознания, но можно ли это назвать Целью? Самопознание не заключено в квадратные скобки, ничем не ограничено и нельзя в какой-то момент жизни сказать: “О да! Я достиг полного самопознания!”. Бесцельные шаги во тьме по жизни – вот мой путь. “Смысл жизни в поиске смысла жизни” (с) мой. Вы никогда не пойдете вперед, пока будете считать единственно реальным воплощением сущность, которая умеет осязать. Вы никогда не пойдете вперед, пока фраза “мудрые говорят” будет синонимом фразе “древние говорят”. Вы никогда не пойдете вперед, пока не запустите в оборот массовый инстинкт самосохранения. Вы не пойдете вперед, пока вы – человечество. И я не пойду вперед, я пойду по диагонали, не в ту сторону, куда написано на указателях “stairway to heaven”. Там, куда я направляюсь, таблички не нужны. Там даже я не нужен. Там ничего никому не нужно. Там все только можно. Уже похоже на строительство коммунизма в вакууме? Хочешь заглянуть в тот мир, в котором я живу внутри себя? В мире, в котором я живу, нет зрения. Есть только его точки. Точки зрения. Зато в моем мире есть осязание. Ты можешь почувствовать кончиками пальцев, что пространство вокруг заполнено жидкой тьмой. Ее можно сравнить с чистейшей черной водой, которую ты только можешь себе представить. Есть здесь и твердая поверхность – каменистые островки, лежа на них можно слепо уставиться на безмолвное черное небо. Ты все равно его не увидишь. В мире, в котором я живу, не так-то много цветов, кроме черного. Когда моим размышлениям становится тесно в жидкости, они взметаются до небес, озаряясь фиолетовыми полосами вдоль небосклона. Потом они опустятся багровыми всполохами до жидкой тьмы и будут поглощены ею. Еще в моем мире есть звук. Он всегда один и тот же – шум воды, льющейся сверху. Гул, отражающийся от стенок ванны. Это мой саундтрек. Не спрашивай меня об одиночестве. Я не один. Я един. Знаешь, что лучше всего делать здесь? Творить и познавать. Себя и окружающее. До тех пор, пока не перестану отражаться в зеркалах. Если это случится до того, как я умру, тогда я разобью все зеркала, которые только смогу найти. Но я умру. Умирать – это естественно. Жизнь – это выход в туалет во время полета на самолете. Жутко интересно, но задерживаться там слишком долго – глупо. Некоторые же считают, что пребывание в туалете спасет их от аэрофобии. Нет, вокруг действительно существуют любопытные вещи: психология, философия, история, литература, живопись, музыка и еще то, чего я не ощутил в полной мере. Все это держит мой мизинец на защелке, чтобы с внешней стороны было видно надпись белым по красному: “занято”. Над этим всем съеживающеся возвышается Человек. О, Человек – это удивительный человек. Человек – этот тот человек, который заставляет меня быть сардоничным мизантропом, критичным антигуманистом и гордым нигилистом. Он много сделал для того, чтобы я терпеть его не мог. В моем мире я безымянен. Я – это я, и меня это устраивает. Но по ту сторону от меня ты уже не можешь быть просто собой. У тебя есть имя, выбранное не тобой. У тебя есть внешность, по которой тебя судят. У тебя есть название, которое ты должен еще найти. Я – это я. И через запятую – сатанист. И еще через запятую – нелюдь. Громоздкий мир. Мой мир комфортней. В нем нет столько глупости. Только в черных глубинах мутной непроглядностью притаилось еще непознанное. От глупости надо уходить. А к непознанному стремиться. Ты посмотрел. Теперь уходи. Мысли выражены в период с XXXVII по XXXIX A.S. |