Когда до старта оставалось не больше сорока секунд, Бовт почувствовал,
что сзади подходит Кораблик.
- Можно к тебе? - услышал он голос Иани.
- Только скорее.
Он очень боялся, что она ему помешает. Но она успела. люк зашипел и
съехал в сторону, она спрыгнула на пол и побежала к Бовту, безошибочно найдя
его в темноте. Он отодвинулся, давая ей место у иллюминатора.
- Гораздо проще было бы... - Она кивнула на инфраэкран, приклеившийся
рядом с круглым оконцем.
Бовт не ответил. Он хотел видеть все так, как это будет на самом деле.
Иани тихонечко пожала плечами и подвинулась поближе к иллюминатору, но
разглядеть, наверное, ничего не смогла, потому что "Витаутас" уже загасил
сигнальные огни. Бовт тоже ничего не видел, но знал, что смотреть надо в
черный пятиугольник, образованный слабыми звездочками, откуда через какое-то
мгновение должен был разметнуться на всю обозримую часть пространства
лиловый сполох стартовой вспышки.
Бовт заложил руки за спину и правой ладонью ощутил лягушачий холодок
ручных часов. Ему почудилось, что они часто-часто дышат, судорожно
подрагивая всем корпусом. Сейчас. Вот сейчас...
И вдруг понял, что время старта уже миновало. "Витаутас" не ушел. Бовт
прикрыл глаза и с шумом выдохнул воздух. Ни радости, ни облегчения. Совсем
наоборот. Это как промежуток между двумя приступами боли, когда главное не
то, что тебе дано передохнуть, а то, что через несколько секунд все начнется
сначала. Снова судорожный пульс часов...
- Отходят на планетарных двигателях, - сказала Иани.
- А? Да, да...
А ведь он это совсем упустил из виду, он и не думал о планетарных, он о
них просто-напросто забыл, он, второй пилот "Витаутаса"...
Бывший второй пилот.
- Ты не смотришь, - проговорила Иани, будто ей это нужно было больше,
чем ему. - Ты смотри, смотри!
Слабая сиреневая вспышка уже догорала. Просто удивительно, как далеко
успел отойти его "Витаутас" на своих планетарных. Неяркая вспышка, и все.
Это и был старт.
Четыре Кораблика прошли перед иллюминатором, чуть покачиваясь, и Бовт
уже не мог найти черного куска пространства, ограниченного пятью скромными
светлячками неярких звезд.
- Вот ты и видел все так, как это было на самом деле, - удовлетворенно
констатировала Иани. - Я зажгу свет, можно?
- Ни черта я не видел, - медленно проговорил Бовт. - Была светлая точка
- и нет ее.
Иани прижалась лбом к иллюминатору.
- Ты еще видишь? - спросил Бовт.
- Да, - отозвалась Иани. - Вон там. Но я лучше зажгу свет.
- Не надо, - попросил он. - Посидим так.
- Посидим.
Они ощупью отыскали койку, и Иани забралась туда с ногами. "Если бы она
была земной женщиной, - думал Бовт, - она обязательно решила бы, что я
остался из-за нее. Никак без этого не обошлось бы. Это просто счастье, что
все они тут так трезвы и рассудительны".
- Ну как ты там? - спросила Иани из темноты. Бовт присел на край койки.
- По-моему, мне просто страшно, - признался он.
- Нет, - возразила Иани, - не то.
Бовт сделал над собой усилие, пытаясь как можно точнее представить
себе, что же с ним сейчас происходит.
- Неуверенность... Неуверенность в том, что я поступил правильно,
оставшись на Элоуне.
- Пожалуй, так, - согласилась она. - И еще уходящий "Витаутас".
- Нет, - честно признался он, - наверное, я это прочувствую немного
позднее. Что они возвращаются, а я - тут. А пока все это у меня наверху, в
голове, а до нутра еще не дошло.
- Тогда я побуду у тебя.
- Ох, не надо. Думаешь, мне легче болтать с тобой, чем оставаться один
на один со своими мыслями?
- Разумеется.
Бовт усмехнулся. Если бы он оставался здесь ради нее - тогда другое
дело. Ему легче было бы с ней, чем одному. Но он остался не ради нее.
Бовт встал и включил свет.
- Не стоит, - сказал он. - У тебя ведь еще уйма дел на Третьем поясе,
правда? Вот и кончай там свои дела и спускайся на Элоун. Нечего нянчиться со
мной.
- Мы спустимся вместе.
- Ты же так рвешься обратно на Элоун! А мне надо осмотреть все
шестнадцать Поясов, второй возможности ведь не будет.
- Вот вместе и посмотрим. Ты ведь еще плохо управляешься со своим
Корабликом.
- Я еще не привык к нему, - пожал плечами Бовт. Иани засмеялась:
- Это он не привык к тебе. Но он скоро привыкнет, станет совсем
послушным, и тогда-то ты и решишь, что пора спускаться на Элоун.
- Ты только об этом и думаешь? - спросил Бовт.
- Да, - простонала Иани, мгновенно теряя всю свою рассудительность. -
Да, да... Каждый день, и каждую ночь, и когда на Поясе, и когда в
Пространстве, и когда одна, и когда с тобой.
- И все о том, как ты возвращаешься...
- Да. Да. Да.
- Ну и плюнь на все и лети сейчас же!
- Ну зачем же так, - она пригладила волосы. - У меня еще масса
незаконченных дел на Третьем поясе. Элоун от меня никуда не уйдет, а на
Пояса я не вернусь никогда в жизни.
Он досадливо сморщился:
- Я и забыл. Это один из ваших предрассудков - вылетать в Пространство
только однажды. Как будто нельзя вернуться на Элоун, спокойно пожить лет так
пять-десять, а потом опять податься поближе к звездам. Я уже рассказывал
тебе, мы всегда так делаем. Действительно, почему - нет?
- Смешные вы, люди Земли! Разве можно жить, потом умереть, малость
отдохнуть в небытии, потом воскреснуть и снова жить? Все дается только
однажды - молодость, старость, любовь. И Пространство. Когда мы достигаем
совершеннолетия, каждый из нас волен покинуть Элоун и оставаться в
Пространстве, пока хватает сил не возвращаться. Потом мы возвращаемся. Очень
просто.
- Возвращаетесь - и уже все?..
- Как это - все? Потом - наш Элоун. Скалы, голубоватые, как небо, и
небо, близкое, как горы. Но мы приземлимся подальше от гор, на большую
равнину, и кругом не будет ничего, одни цветы до самого горизонта, цветы,
уходящие в бесконечность, как свет от солнца. И запах, от которого хочется
опуститься на землю, зарыться лицом в траву и ничего-ничегошеньки не
видеть...
- Ты говорила уже об этом. Вчера.
- Да, когда мы прощались с "Витаутасом". Все ваши тогда слушали меня, и
понимали, и никому в голову не пришло, что с Элоуна можно улететь во второй
раз. Наверное, это ты один такой, остальные похожи на нас.
- Все мы похожи на вас. Но мы покидаем свою Землю каждый раз, когда это
требуется.
- Напрасно ты остался с нами.
- Я хочу увидеть ваш Элоун. Я видел все планеты, которые хотел увидеть,
и только Элоун мне не дался. Я хочу, я должен, без этого мне просто жизни не
будет на этом свете!
- Да, желать ты умеешь... Но опуститься на Элоун может только тот, кто
никогда не захочет его больше покинуть.
- И это ты уже говорила.
- Ты напрасно остался, Бовт.
- И это ты говорила.
- Ты проклянешь день и час...
- Иани, наша беседа становится чересчур патетической.
- Мне уйти?
- Так будет лучше, Иани.
Она поднялась и молча пошла к черному контуру переходного люка. Здесь,
на Элоуне и его окрестностях, не принято было здороваться или прощаться.
Бовт подождал, пока пол под ногами не перестал покачиваться, - знак
того, что Кораблик Иани отцепился и пошел прочь. Но он тут же замедлил полет
и остался где-то неподалеку, на расстоянии прямой видимости - Иани упорно не
хотела оставлять его одного.
- Так завтра на Третьем поясе, - услышал он ее приглушенный голос.
Ну, разумеется, торчит где-то рядом.
- Договорились, - как можно ровнее ответил он. Бовт прошелся по каюте.
Четыре шага туда, четыре обратно. Тесновато. Пошевелил плечами. Наконец-то
он избавился от необходимости хранить этот приветливый, дружеский тон. Бовт
припомнил весь разговор с Иани, ее настойчивое желание слышать от него
именно то, что хотелось ей, и именно так, как она того желала; еще счастье,
что ему сразу же удалось перевести разговор с личных переживаний на Элоун, а
уж об Элоуне он никак не мог говорить равнодушно. Он взбеленился и тем
только и спасся, иначе его взяли бы за ручку и не отпустили до самого
Третьего пояса. Его, очень настойчиво брали за ручку, и он молодчина, что не
позволил этого. Просто счастье, что ему удалось без единой резкости
расставить точки над "i", иначе не отвязаться бы ему от этой опеки на всех
Поясах астероидов, да и на Элоуне тоже.
Завтра он полетит с нею на Третий пояс, но это уже будет отнюдь не за
ручку.
А может, и не полетит.
Каждый раз, когда он вспоминал этот проклятый Элоун, внутри словно
что-то переворачивалось. Временами Бовт боялся, что не выдержит и пошлет к
чертям все эти околопланетные астероидные станции и ринется вниз, навстречу
игрушечному перламутровому шарику, запретному для чужих кораблей. А планета
и вправду была хороша. Подобно Венере, вся в многослойной мантии облаков, но
освещенная более ярким солнцем, чем земное, она казалась еще заманчивее и
притягательнее оттого, что была у своею светила единственной.
Шестнадцать поясов астероидов - и только одна планета.
Может, именно потому элоуты так бережно и относятся к ней, и берегут от
непрошеных пришельцев с их сверхмощными звездолетами; может, из этого
сознания собственной единственности и родилась эта нелепая с точки зрения
землян традиция - улетать в Пространство только однажды, чтобы вернуться на
свой Элоун уже навсегда. На всю жизнь. И на всю бесконечность после жизни.
Элоун...
Пол под ногами дернулся, так что Бовт взмахнул руками и присел. Каждый
раз, когда он вот так думал об Элоуне, Кораблик послушно ускорял движение,
словно и ему вместе с хозяином не терпелось поскорее опуститься на
поверхность планеты. На редкость чуткое и непостижимое создание -
домик-ракушка элоутов, выходящих в Пространство. Даже мало сказать - домик;
это средство передвижения, и нянька, и собака. Стоит только подумать - и он
ринется навстречу этой чертовой, запечатанной семью печатями, заклятой семью
заклятьями, недосягаемой для землян планете.
Бовт поднялся с пола, подошел к иллюминатору. Элоун неслышимо катился в
мерцающей пустоте Пространства, словно серебряное яблочко, окруженное роем
звездных пчел. Выйди из Кораблика, протяни руку - и оно ляжет на ладонь. Вот
только скафандр надевать неохота. Что, дружище Кораблик, выпустишь меня без
скафандра?
Сзади щелкнуло, Бовт обернулся и увидел над люком светящееся табло.
Нашел шпаргалку, составленную для него Иани, перевел: "Выход заблокирован".
Бовт невесело усмехнулся. Ну и умник же ты, домик-ракушка! На редкость
в тебе развито чувство юмора. Хлебну я с тобой... А теперь поворачивайся.
Завтра утром мы с тобой должны быть на Третьем поясе. Прежде чем раз и
навсегда плюхаться на планету, надо облазать все астероидные станции,
понаблюдать со стороны за выбросом грузовых контейнеров с Элоуна и
транспортировкой их на пояса, прочувствовать систему связи и контроля - да
мало ли всего, что надо узнать, поглядеть и даже потрогать собственными
руками, прежде чем навсегда уходить из Пространства. Все это он обещал
ребятам, обещал капитану. Элоуты помогут наладить связь с Землей, они тоже
обещали. Ребята будут ждать...
Бовт замер, прислушиваясь. Ты сказал: ребята. Может, ты уже осознал,
может, это уже дошло до твоего нутра, что они возвращаются к Земле, а ты -
тут? Бовт постоял еще. Нет, сказал он себе, это до меня еще не дошло. Пока я
понимаю, что нахожусь тут, потому что, если бы я вернулся со всеми, не
побывав на этом заклятом Элоуне, мне просто не было бы житья на свете. Никто
не упрекнул бы меня - все подлетали, и все уходили прочь. Как говорится,
дело житейское. Но вот я никогда бы себе не простил. Так что для меня
все-таки самое главное сейчас, что я - тут.
Но когда-нибудь главным станет то, что Земля - там. Худо будет.
А Кораблик все продолжал мчаться навстречу сказочному яблоку, укрытому.
дымчатой ватой облаков, и оно неощутимо плыло навстречу, захлестнутое едва
видимой гранной петлей, - казалось, яблоком завладел исполинский космический
змей. Надо будет узнать у Иани, что это такое... Нет, не разглядеть.
Кораблик послушно рванулся вперед - чтобы было виднее.
- Но-но, - сказал Бовт, - очень ты стал самостоятельным. Сказано тебе -
поворачивай на Третий пояс. Надо.
Кораблик начал нехотя разворачиваться.
- Ну ведь все, - стонала Иани, - ну ведь все же! Ты сам себе
выдумываешь дела. Может, ты передумал и не хочешь спускаться на Элоун? Так и
скажи.
- Я хочу этого не меньше, чем ты.
- Ну, так же, как я, ты хотеть просто не можешь уже потому, что Элоун -
мой, понимаешь?
- Я хочу этого больше, чем ты, и именно потому, что он еще не мой, а
пока все, чего я хотел, становилось рано или, поздно моим. А сейчас я даже
не знаю, что же это такое - Элоун, принадлежащий мне...
- Собственник! Мы с тобой просто по-разному понимаем это слово
"хотеть". Мы не успели по-настоящему договориться о смысле некоторых слов.
Но на это у тебя будет вся твоя элоутянская жизнь, а сейчас - летим скорее!
- Прибраться бы здесь, а то как-то неудобно...
- Ему еще и прибираться! Диктофонные рамки - в карман, микрофильмы - в
другой, укладывайся на койку и думай о чем-нибудь постороннем, но только не
о Кораблике и не об Элоуне.
- То есть не думать о белой обезьяне...
- Что-о-о? А, это ты опять со своими присказками! А я всякий раз
понимаю тебя дословно. До чего же вы, земляне, любите словоблудствовать в
самое неподходящее время. И неужели так трудно выполнить простейшую вещь:
лечь и вообще ни о чем не думать, можно даже принять снотворное, а я сама
поведу оба Кораблика на посадку, прямо так, сцепом.
- За ручку? - спросил Бовт. - Я как-нибудь сам. Хватит того, что ты
таскала меня по всем шестнадцати Поясам. Но на Элоун я желаю шлепнуться
собственноручно. Ты же говорила, что Кораблик никогда не допустит гибели
хозяина.
- Ну да, этого он действительно не позволит, но зато он поможет тебе
мотаться по всем ближним и дальним орбитам, разыгрывая прощание с
Пространством. Что я, не вижу, как он все время дергается - поворачивает нос
в ту сторону, откуда стартовал "Витаутас"? У тебя это выходит
бессознательно, а он чувствует.
- Балда ты, - в сердцах сказал Бовт. - Какое мне дело до того, что там
у меня бессознательно? Я иду на Элоун, на тот самый Элоун, куда не пускают
чужаков и откуда нет выхода, как из критского Лабиринта. Наши смогли
улететь, а я вот не смог. Мне жизни не было бы, если б я отступил. Я уж
такой, понимаешь? Каким бы он ни был, мне без него нет жизни. Вот потому я и
иду на Элоун.
- Ты-то идешь на Элоун, но твои ребята - они летят к Земле.
- Я это знаю, - устало проговорил Бовт. - Вот уже полгода, как я это
знаю. Но до меня это все еще не дошло.
Иани внимательно посмотрела на него:
- Может быть, это и правда. Но тогда...
Кометы дремучие, как же она его утомляла!
- Послушай-ка, - перебил ее Бовт, - ты спешила на Элоун? Ну так кончим
эти дебаты и начнем спуск.
- Я посажу оба Кораблика. Идти придется по защитному туннелю - вблизи
планеты масса всякой космической дряни, которая прибивается с Поясов.
Собственно говоря, ни один ваш корабль потому и не может опуститься на
Элоун, что его не пропустит защитное облако, а туннель для него слишком
узок. Только наши малыши на то и годятся...
Пол мелко задрожал - "малыш", похоже, замурлыкал от удовольствия.
Бовт молча пошел в угол, плюхнулся на койку лицом вниз. Хорошо. Еще
один раз за ручку. До того знаменитого поля цветов, о котором он слышал
трижды в день семь раз неделю. А там - к чертовой матери. Кораблик повело на
посадку.
Бовт поднял голову, положил подбородок на сцепленные руки и стал
глядеть в лобовой иллюминатор. Черная пустота Пространства стала
желтовато-бурой, потянулись светлые мерцающие полосы. Светящиеся облака.
Промелькнули яркие бакены, пульсирующие ядовитым синим светом. Из последнего
вырывались тугие, рыхлеющие на глазах сгустки нежно-палевого газа или пара.
Ага, значит, и облака были искусственного происхождения. Кораблик замедлил
,было скорость, а потом вдруг стремительно ухнул вниз. Бовт почувствовал
непривычную сладость во рту и невольно прикрыл глаза. Ни при перегрузках, ни
в состоянии невесомости не испытывал он такой маеты. Срам просто, до чего
худо. И темно. И ощущение какой-то нелепой беззащитности.
А потом это разом кончилось. Кораблик перешел на почти горизонтальный
полет и мчался теперь в густых темно-бурых облаках, чуть зарываясь носом,
словно на занесенной снегом дороге. Включился носовой прожектор, и от этого
сходство с ночной дорогой еще больше усилилось. Исчерна-зеленые тени
полыхали по сторонам, уносясь назад, и две узенькие световые полоски
стлались впереди, как наперед заданная лыжня. Стремителен и непостижим был
этот бег, была в нем та бесконечность ожидания счастья, которая рождается
лишь тогда, когда мчишься ему навстречу.
И вдруг посреди своего зачарованного полета начинаешь сознавать, что
единственное настоящее счастье - это вот эта самая дорога, и тогда начинаешь
молиться, чтобы путь твой никогда не кончался, и он послушно длится и
длится, и тебя послушали и сделали желанную бесконечность реальностью... Но
когда обретаешь веру в эту реальность - приходит конец пути.
Облака посветлели, Кораблик резко накренился, и Бовт увидел, что они
делают круг над блекло-зеленой, удивительно земной равниной. Бархатно-черная
полоса - не то дорога, не то ограждение - уходила вдаль и терялась в тумане.
А дальше была лужайка, и на ней - не то скирды, не то прилегшие исполинские
волы. Совсем немного, три-четыре, не больше.
Оба Кораблика, так и не отцепившись друг от друга, сели на самом краю
лужайки. Бовт продолжал смотреть в широкий проем иллюминатора, бездумно
ожидая, что кто-то сейчас появится и решит за него, что ему теперь делать. И
вдруг понял, что толстого лобового стекла уже нет. Есть ветер, холодный,
прошедший сквозь туман, есть запах, свежий' и тоже по-земному знакомый -
пахло сырым осенним пляжем и мелкой рыбешкой. Бовт оперся руками о холодную
металлическую раму и выпрыгнул наружу.
Маленькая зеленая лужайка была вовсе не лужайкой, а посыпочной
площадкой, залитой ноздреватым бетоном неестественного фисташкового цвета.
Два одинаковых Кораблика стояли поодаль, похожие на крылатых муравьедов.
Бовт плохо представлял себе, как эти неповоротливые, сонные существа - или
все-таки машины? - становятся в полете такими чуткими и верткими.
На самом краю лужайки горели три бездымных лиловых костра, и ветер
гонял по площадке тонкие струйки пепла. Со всех сторон была равнина, и Бовт
понял, что нечто зеленовато-бурое - это как раз и есть хваленое поле цветов,
и конца ему не было видно, потому что, куда ни глянь, оно всюду уходило в
туман.
Бовт услышал, как сзади Иани спрыгнула на бетон и, даже не окликнув
его, побежала куда-то прочь. Еще немного, сказал он себе, совсем немного, до
ближайшего города. А там я пошлю все это подальше и начну... Что будет
нужно, то и начну. Только никто не будет водить меня за руку.
Внезапно он услышал, что Иани плачет, и обернулся.
Плакала она навзрыд, как маленькая, и вытирала лицо ладошками. Потом
нагнулась, вырвала пучок травы вместе с корнями и побежала обратно, к Бовту.
- На, - проговорила она, всхлипывая, - на же, дурень...
Бовт принял то, что она ему протягивала. Поле цветов... Может быть, они
снова не договорились о терминах, но это были не цветы. Каждый стебель
кончался самым обыкновенным маленьким грибком - сыроежкой, опенком,
моховичком. А то и просто поганкой. Бовт помял стебли в руках, переступил с
ноги на ногу.
- Как тут у вас с транспортом? - спросил он. - Или на том же Кораблике?
Она посмотрела на него удивленно и жалостливо:
- С Корабликом все, - сказала она. - Кораблик не служит двум хозяевам.
У Корабликов, как и у нас, все только один раз в жизни. Сейчас мы его
сожжем.
Бовт не понял. Потом медленно подошел к нему, погладил холодный
блестящий бок. Ему. показалось, что Кораблик чуть-чуть присел на
амортизаторах, словно собака, которую приласкали. Бовт отдернул руку.
- Да ты что? - в нем еще была надежда, что он ее неправильно понял. -
Ты с ума сошла, он же живой...
Иани снова удивленно глянула на него:
- Уже нет. - Она достала из нагрудного кармана черный шарик, матовый,
не больше каштана. - Так у нас принято, Бовт.
Из шарика проклюнулся острый язычок огня.
- Отойди, - велела она.
Бовт не двинулся с места.
Она поднесла огонь к корпусу одного Кораблика, потом другого, и Бовт
увидел, как лиловые языки побежали по блестящей поверхности. Бовт шагнул
вперед и положил то, что Иани называла цветами, на раму иллюминатора.
Иани оттащила его.
Долгое время казалось, что горят не сами Кораблики, а что-то
бесцветное, разлитое по их поверхности. Но потом они разом осели, пламя
полыхнуло вверх и рассыпалось множеством крупных бледных искр. Ветер, не
дожидаясь конца, погнал по площадке поземку пепла.
Иани дернула его за рукав. Еще и еще. Бовт стоял. Она обежала вокруг
него и стала перед ним. Лицо у нее было счастливое, мокрое и измазанное
землей.
- Ну что ты стоишь, как каменный? - спросила она. - Это же Элоун!
Понимаешь, тот самый Элоун, без которого тебе жизни не было!
Бовт смотрел на свои руки. Одна была в земле - отчего бы? - и пахла
рыбой. Потом вспомнил: пучок стеблей. С корнями.
- Пошли, - сказала Иани и взяла его за руку.
Он послушно пошел, словно принадлежал ей, как Кораблик. Но она довела
его только до бортика, ограничивающего посыпанную пеплом площадку, и
остановилась.
- Дорога там, - сказала она и махнула рукой куда-то вперед, где над
туманом бесшумно плыл призрак белой пирамиды. - И там дорога, и там. Куда бы
ты ни пошел по этим цветам, ты выйдешь на дорогу. Но лучше иди прямо.
Она отпустила его руку. Бовт оглянулся - еще два костра поднимались к
низко подвешенным облакам, и две фигурки, обнявшись, уходили в поле. Они шли
и нагибались на ходу, словно что-то срывали.
Он посмотрел на Иани и вдруг понял: она ждет, чтобы он ушел один. Она
помогла ему, она притащила его сюда, и хватит с нее, и она стоит, счастливая
и нетерпеливая, сделавшая все, что только можно было сделать не для Бовта -
для своего Элоуна, и вот теперь ждет, чтобы Бовт ушел первым.
Он кивнул и сразу же спохватился - здесь не прощаются. Тогда он сошел с
площадки на поле и побрел туда, где у подножия снеговой пирамиды должна была
проходить дорога. Ботинки скользили по мокрой, гниловатой траве, полые
стебли хлюпали и стреляли коричневой жижей. Бовт вошел в туман. Временами то
слева, то справа слышались звенящие голоса. Но Бовт шел прямо, все время
прямо, потрясенный той малостью, в которую превратилось самое дорогое в его
жизни - уменье неистово желать, желать наперекор всему, всем земным и
неземным преградам и запретам, - шел по бурым низинам своего долгожданного
Элоуна, без которого ему почему-то не было жизни на этом свете...
