... Я стою у окна,
напряженно вслушиваюсь в каждый звук, не отрываю глаз от зеленой стены леса. До
него что-то около двухсот метров, мой домик — обыкновенное загородное прибежище
охотника — стоит на открытом месте, и только благодаря этому я еще жив. Но те,
что за мной охотятся, бросятся в атаку с наступлением темноты, я это знаю,
знаю, что они не уйдут, пока не разделаются со мной. Их человек шесть-семь, они
вооружены автоматами, а я один, у меня есть пистолет и винчестер. Этого,
конечно, мало, но в темноте меня не спас бы и крупнокалиберный пулемет. Так что
мне остается надеяться только на эту крашеную грымзу, секретаршу Тэда. Если она
найдет его и передаст то, что я просил передать. И если Тэд захочет меня
спасать, в чем я не уверен...

Мое имя — Патрик Грэм. Мне
тридцать четыре года, я подполковник, но никогда не носил мундир, потому что
работаю там, где никто их не носит, — в разведывательном управлении. В
настоящее время — начальник особой группы, занимающейся африканской республикой
Гванеронией. Вы, разумеется, слышали о ней, не могли не слышать — вот уже месяц
почти все газеты мира помещают материалы о развернувшихся там боевых действиях:
отряды полковника Мтанга Мукиели, сторонника идеалов западного мира, теснят
войска прокоммунистического премьера Букиры, контролируют уже две трети страны
и не сегодня завтра овладеют столицей. Это знают многие, но никто не знает, что
только от меня зависит, возьмут ли отряды Мукиели столицу. Только от меня, хотя
от Африки я отделен океаном.

Или от меня уже ничего не
зависит?

Дело осложняется тем, что
ничего этого нет, ничего и никого. Нет Гванеронии, десяти миллионов ее
населения, ее шахт и нефтяных вышек, нет премьера Букиры, нет полковника Мукиели
и его военных формирований. Впрочем... Иногда я сам начинаю сомневаться: может
быть, существуют все же где-то за океаном и Гванерония, и мятежники? Ведь
полковнику Мукиели нами переправлено оружия и военной техники на сорок
миллионов, из-за развернувшихся там событий здесь, в этом городе, погибли
несколько человек, и меня осаждают в моем собственном охотничьем домике агенты
дружественной нам разведки.

Господи, я не верю в тебя,
но если ты существуешь, помоги, защити, заслони от выпущенного нами же джинна...

 

Полковник Мукиели родился

 

Этот день не был
понедельником, а число не было тринадцатым. Была среда, двадцать пятое мая,
прекрасное во всех отношениях утро. С утра я принялся за сводку для своего
непосредственного начальника, к одиннадцати часам закончил и отправился к нему.

Генерал Эдвард Райли —
личность незаурядная. Внешне он типичный тупой солдафон, какими их малюют
карикатуристы, — нескладная фигура, грубое лицо, словно вырезанное из сырого
полена тупым секачом. Но это маска, под которой — умный, интеллигентный,
энергичный человек, знаток Киплинга и большая умница.

Я вошел. Он пригласил меня
сесть и несколько минут дочитывал только что полученную сводку.

— Совсем неплохо, Патрик, —
сказал он по прочтении. — Те парни, в Квеши, доказали, что мы не зря тратили
деньги на их учебу. Полюбуйся — они подпалили-таки ту фабрику. По мнению ребят
из экономического отдела, это отбросит черненьких лет на пять — средств для
восстановления у них практически нет.

— Потери были?

— Трое. А у тебя что?

— Ничего выдающегося, —
сказал я. — За истекшую неделю в моем секторе произошло двенадцать вооруженных
столкновений, в ходе которых потери черненьких составили двести сорок семь
человек при материальном ущербе в семьсот тысяч четыреста девяносто один
доллар.

Затрещал телефон. Райли снял
трубку, послушал и приказал:

— Тогда уберите его. Нет,
лучше за городом. Патрик, а как насчет потерь вторгавшихся групп?

— Девяносто шесть человек,
восемь бронетранспортеров, три орудия, три вертолета.

— Это плохо. Если вдуматься,
сплошные убытки.

— Ничего не поделаешь, —
сказал- я. — Боеспособность черненьких повышается. Это неприятный процесс, но
мы бессильны его остановить.

— Плохо, плохо... — Он
выбрался из-за стола и зашагал по кабинету мягкой кошачьей походкой. — Патрик,
наверху весьма нами недовольны. На последнем совещании нашу деятельность в
глаза назвали игрой в солдатики. Все эти стычки местного значения, все эти
лихие наскоки через границу... Ты знаешь, что мне предложили передать Фришу
спецприбавку к ассигнованиям?

— Черт знает что, — сказал
я. — Это из-за того переворота?

— Вот именно.

— Но в конце концов этот
островок меньше нашего штата...

— Но это страна,
государство, — сказал Райли. — Полковник Фриш провернул блестящую операцию, приведя
к власти абсолютно дружественное нам правительство. Что по сравнению с этим
наши сводки о спаленных фабриках и разгромленных автоколоннах! Плевать, что это
был островок. Фриш бегает именинником, будто он сам штурмовал парламент,
смотреть противно... И завидно, — признался он честно.

— Нас прижмут, — сказал я.

— Уже прижимают — лишили
прибавки... Патрик, сейчас может спасти только какое-нибудь громкое дело,
неважно, что это будет: война, восстание, переворот. Лишь бы это случилось в
нашем секторе, лишь бы это получило резонанс, лишь бы мы проявили
оперативность. Пусть эту войну наши люди в конце концов проиграют... хотя,
конечно, лучше бы выиграть.

— Я готов рискнуть, — сказал
я. — Намажусь ваксой, прилечу в Луанду и среди бела дня обстреляю из базуки
наше посольство.

Он не улыбнулся. Посмотрел
мне в глаза и медленно сказал:

— Еще одна такай шутка, и я
пошлю тебя претворять ее в жизнь, честное слово, Патрик...

Я ушел от него в
расстроенных чувствах, и, словно специально для того, чтобы испортить мне настроение
еще больше, в коридоре попались навстречу двое парней из отдела Фриша. Эти
подонки весело и во все горло обсуждали свои повышения и премии, ржали и
предложили мне перебираться к ним, пока есть свободное место — младшего
статистика, правда, но ты не ломайся, Патрик, а то ведь могут за вас и взяться,
понизят Тэда Райли, засунут резидентом в одну из ваших неперспективных стран, и
куда ты тогда денешься, прощай твои мечты о подполковничьих погонах, так что
ступай к нам, пока не поздно, второй раз приглашать не будем, и не надейся...

Я пожелал им дождаться
демократического контрпереворота и отправился к своим. Там я застал
идиллическую картину: Мо-ран увлеченно рассказывал Кастеру, как он вчера увел
из незнакомой компании шикарную девушку, ухитрившись не получить по морде,
перед Берренсом лежал буклет автомобильной выставки, Крофт при помощи казенного
оборудования трудолюбиво изготовлял фотомонтаж (голова Берренса и тело
обнаженной девицы), Паркер болтал по телефону, и ясно было, что с подружкой.

Я высказал этим мерзавцам
все, что о них думаю, но мерзавцы нахально заявили, что они провернули все
текущие дела, оприходовали сбитые вертолеты, подорванные линии электропередачи
и сожженные мосты, а если случилось что-то грандиозное, то они готовы
сомкнутыми рядами ринуться в бой.

Мне пришлось заткнуться и
убраться в свой кабинет. Тут появился Бейб, и мне, как всегда, захотелось
очутиться на другом конце света. Например, в Китае — Бейб не знает китайского и
не сможет расспрашивать обо мне аборигенов.

Это шестифутовое румяное
чудовище — мой дальний родственник по тетушке Эмилии, и славится он двумя
вещами — феноменальной невезучестью и полной неспособностью с таковой бороться.
Если когда-нибудь случится так, что с орбитальной станции на голову кому-нибудь
свалится ведро с краской, то этим человеком будет Бейб, и не спорьте. После
того, как он последовательно становился учителем, клерком, полицейским,
секретарем политического деятеля, журналистом, экскурсоводом и с пугающей
регулярностью терял место максимум через неделю после поступления на него,
тетушка Эмилия вспомнила обо мне, а я вспомнил, что по ее завещанию мне
причитается двести тысяч, но в случае моего отказа принять участие в судьбе
Бейба деньги могут достаться какому-нибудь санаторию для престарелых попугаев.
Тетушка Эмилия обожала попугаев даже больше, чем Бейба. Я принял в Бейбе
участие. К моему удивлению, он легко прошел все тесты и испытания и был признан
годным для работы в разведке. Я решил было, что полоса неудач кончилась, но
последующие события показали, что фортуна и Бейб несовместимы. Райли определил
его наблюдать за проживающими в нашем городе африканцами, но на этом поприще
Бейб ухитрился прозевать за неделю три объекта наблюдения, раскрыться перед
двумя другими и угодить в полицию как подозрительная личность. Когда он принял
негра-швейцара из отеля “Холидей” за сотрудника ангольской разведки и вызвал
опергруппу (в результате на полчаса застопорилось уличное движение и восемь
пострадавших содрали с нас сорок тысяч компенсации), Райли пообещал, что
вышвырнет его с треском, если в течение трех дней от него не будет получена
хотя бы строчка дельной информации...

— Ну? — спросил я, когда
проклятый любимый родственничек вошел в мой кабинет. — Если ты пришел пустой, я
тебя повешу на люстре.

— Вешай, — грустно разрешил
Бейб. — Вешай, Пат, ничего у меня нет...

— Слушай, — сказал я. — Мы
подозреваем, что этот африканец в свободное от чтения лекций время работает на
свою разведку. Ты неделю таскался за ним и ничего не принес. Ну хоть один
разговор, хотя бы одну фразу, которую при желании можно было бы истолковать
двояко... Хоть одну встречу, выглядевшую бы подозрительно.

— Ничего нет. Встречается он
в основном со своими студентами. А говорит, как правило, о химии. Сам скажи,
можно ли придать двойной смысл такому вот перлу. — Он заглянул в блокнот. —
“Возможные пути построения сложных эфиров меняются в зависимости от состава и
строения кислоты и спирта”. Учти, я еще самое простенькое записал.

— Да-.. — сказал я с
отвращением. — Наука, чтоб ей.

— Может, он яд делает? — с
надеждой спросил Бейб.

— Ага, и хочет отравить
президента. Иди-ка ты к сочинителям комиксов с такими идеями.

— Но вы же хотели отравить
этого...

— Так то мы, — сказал я. — А
то нас. Первое бывает гораздо чаще. Нет, Райли тебя вышвырнет.

— А тетушка Эмилия перепишет
завещание, — мстительно сказал подонок.

Он сидел, грустно
ссутулившись, а у меня блеснула великолепная мысль. Это выглядело авантюрой, но
наше здание повидало великое множество авантюр и похлестче.

— С кем сегодня встречался
твой проф?

— С какой-то девицей, —
сказал Бейб. — О химии говорили, интервью она у него брала, похоже.

Я сунул в машинку бланк и
напечатал: “Рапорт. Довожу до вашего сведения, что объект — профессор Мтагари,
находящийся в нашей стране согласно программе научного обмена, — сегодня при
встрече с неустановленным лицом женского пола сообщил данному лицу, что в
республике Гванерония группа военных выступила против прокоммунистического
режима”.

— Теперь подписывай и неси
Райли.

— Это же где же такая
Гванерония?

— Такой страны вовсе нет,
дубина.

— С ума сошел?

— И не думал, — сказал я. —
Какая тебе разница, есть Гванерония или ее нет? Не ты о ней говорил, а твой
проф. Райли не станет копаться в справочниках, разыскивая твою Гванеронию, и
сообщение попадет к аналитикам. Пока выяснится, что произошла накладка, много
воды утечет, а там, глядишь, и потонет все в бумагах, первый раз такое, что ли?
Главное, что ты принес немного информации, смекнул? Валяй.

Бейб подписал рапорт и унес
его к Райли. Некоторое время я наслаждался покоем и тишиной. Вдруг дверь с
треском распахнулась, в кабинет ворвался Тэл Райли, выволок меня в коридор и
поволок куда-то со скоростью крылатой ракеты.

— Куда ты меня тащишь? —
наконец опомнился я.

— К Шефу! — прокричал Райли,
сияя. Встречные шарахались от нас. — Патрик, дорогой, ты и не знаешь, наверное,
что за алмаз блистающий откопал твой парень! Это же дождь благодатный во
времена великой суши!

Папаша у него был
методистским проповедником, иногда это чувствуется.

— Что там за алмаз? —
спросил я не без тревоги.

— Мятеж! — вопил Райли. —
Понял, болван, понял, голубчик? Мятеж в стране, где есть нефть, мятеж против
прокоммунистического режима! Да здравствует Гванерония! Мне приказано вернуть
всех из отпусков, и никаких денежек Фришу!

У меня похолодело в животе,
но мы уже были перед дверью Святилища, вломились туда без доклада, и
ведьма-секретарша лишь улыбнулась нам вслед.

Шеф сидел за столом — он
всегда сидит за столом, никто никогда не видел, чтобы он стоял или ходил по
кабинету, и всегда на столе лежит голубая папка и золотая авторучка, и всегда
на Шефе один и тот же серый костюм с черным вязаным галстуком. Злые языки
твердят, что Шеф и спит ночами за столом в той же позе, а кое-кто с оглядкой
нашептывает, будто Шеф и не человек вовсе, а робот, присланный к нам для
испытаний, и якобы какое-то заведение уже выпекает подобных роботов десятками.
Проверить это невозможно, не станешь же колоть Шефа булавкой.

— Генерал Райли, майор Грэм,
— сказал Шеф. — Прошу внимания. Как стало известно, в Африке, в стране,
располагающей значительными нефтяными ресурсами, началось восстание против
прокоммунистического режима. Об этом доложено президенту, и президент
распорядился принять экстренные меры. Майор Грэм, как сообщил мне лейтенант
Корберс, вы — лучший специалист по... э-э... Гванеронии и давно предсказывали
мятеж. (Я обмер.) Вы назначаетесь начальником оперативного подразделения
“Гванерония — Дельта” с присвоением звания подполковника. Ваша задача —
немедленно представить всеобъемлющие данные о политической обстановке,
экономическом и военном потенциале, повстанцах, их руководстве, помощи режиму
со стороны коммунистов — я убежден, без них здесь не обошлось. Вы, генерал,
разработайте всевозможные варианты помощи повстанцам и меры по обработке в
нужном направлении общественного мнения. Лейтенанта Корберса — — резидентом в
Гванеронию с присвоением звания капитана. Все. Все свободны.

До двери я еще дошел, из
кабинета — вышел, но не помню, что было в коридоре. Очнулся я на диване в
кабинете Райли, без пиджака, с развязанным галстуком и мерзким вкусом какого-то
снадобья во рту.

Вокруг столпились все мои
подчиненные и изрядное количество посторонних.

— Очухался! — обрадовался
Райли, — Вот что делает с человеком радость — как только узнал, что ему дали
подполковника, так и шлепнулся.

— Господи, Тэд, — простонал
я. — Ради бога, выгони их всех и запри двери, я тебе такое скажу...

Через несколько секунд
посторонние оказались в коридоре, а дверь заперта — Райли умел понимать с
полуслова и создавать рабочую обстановку.

— Нужно срочно что-то
делать, — сказал я. — Никакой Гванеронии нет.

— Ты что, нагрузился с утра?

— Да пойми ты! — взвыл я. —
Этот проклятый рапорт придумал я сам, чтобы ты не уволил Бэйба, понимаешь?
Чтобы была хотя бы строчка дельной информации. Черт с ним, с новым званием,
лишь бы выпутаться...

— Вот теперь верю, — сказал.
Райли. — Ты бы и в шутку не стал отказываться от подполковничьих погон. Ах ты
гад, что же это ты натворил? Дело уже под личным контролем президента.

— Выгони меня.

— И остаться одному
расхлебывать твою кашу? Мне тоже всыплют по первое число... — Он замолчал и
уставился на стену. Это длилось совсем недолго, и Райли обернулся ко мне с
дерзкой, веселой ухмылкой. — Вооружайся-ка и ты ложкой. Вот что — сейчас ты
запрешься у себя, отключишь телефон, отправишь по домам своих ребят и в
спокойной обстановке составишь доклад для Шефа. Ты ведь у нас специалист по
Гванеронии.

— Ты что, рехнулся?

— Ничуть, подполковник.
Гванерония существует, как и тамошние мятежники. Из этого и будем исходить^

— Но как туда поедет Бэйб?

— Запихнем его на нашу
загородную дачу, пусть строчит донесения с линии фронта.

— Мы должны будем посылать
туда оружие.

— Продадим какому-нибудь
Парагваю. Там охотно возьмут.

— Туда устремятся репортеры.

— Мы поставим для них превосходный
спектакль. Для этого нам потребуется близкий к африканскому ландшафт и полсотни
негров с винтовками. Это нетрудно устроить.

— Хорошо, — сказал я. —
Можно сочинять донесения, можно устроить спектакль для репортеров, но
существуют карты, справочники, энциклопедии...

— Ни обыватель, ни
начальство не заглядывают в энциклопедии, — сказал Райли. — Помнишь знаменитую
реплику Черчилля? “Жизнь прожил, и не знал, где эта самая Камбоджа”. Чем
крупнее начальство, тем хуже оно знает географию — для этого у него есть
специалисты, то есть мы. Впрочем, если Шефу или президенту очень уж приспичит,
они получат великолепную карту, на которой Гванерония будет. Нужна также
огласка — чем больше будут орать о Гванеронии, тем реальнее она будет
выглядеть. Кричал же Форрестол о русских танках, пока они не примерещились ему
на Бродвее. Верят же люди в летающие тарелки, неужели мы, с нашими
возможностями, не заставим их поверить в Гва-неронию? Прежде чем все выяснится
— если только что-нибудь всплывет, — в дураках окажется столько народу, что мы
выйдем сухими из воды.

— Безнадежная затея.

— Ну, не скажи. Дорогой
Патрик, мы — пилоты стратегического бомбардировщика, мы летим на страшной
высоте и не видим целей, которые накрываем. Ты сегодня докладывал мне об
африканских делах, но видел ли ты сам сожженную фабрику и сбитые вертолеты?
То-то. И еще один немаловажный аспект. Кто-то из средневековых схоластов
сказал: “Верю, потому что это нелепо”. Мы должны заставить людей думать: “Верю,
потому что это обыденно”. Во всей этой истории нет ничего из ряда вон
выходящего: в еще одной далекой стране началась еще одна гражданская война.
Обыденность — наш козырь и решающий фактор. Христа осмелились распять только
потому, что он выглядел, как обыкновенный назаретянин.

— Ты великий человек, Тэд, —
сказал я. — В истории разведки немало мистификаций, но выдумать целую страну...

— Выдумал-то ты, —
ухмыльнулся он. — Я только развил и дополнил. Все равно отступать поздно. Шагом
марш!

Я вернулся к себе, разогнал
по домам своих ребят и сел писать отчет. В Гванеронии проживало десять
миллионов человек. Злясь на эту чертову страну, я сделал ее чрезвычайно бедной
полезными ископаемыми за исключением нефти, да и вообще это была не та страна,
куда охотно ездят туристы, — бедная, безлесая, с убогим, животным миром,
терроризируемым мухой цеце, с людоедами, сохранившимися в глухих уголках и
недавно зажарившими австралийскую этнографическую экспедицию.

Потом я принялся за премьера
Букиру, который всецело находился под влиянием большой группы советников едва
ли не всех коммунистических стран. Советники эти, как я их описал, могли бы
заставить застонать от зависти опытного режиссера фильмов ужасов — это была
какая-то компания монстров, грызущих по ночам человеческие кости, вооруженных
бесшумными пистолетами и подавляющими волю излучателями.

Теперь глава повстанцев —
полковник Мтанга Мукиели. Честное слово, это был отличный парень! Сторонник
частного предпринимательства и западной демократии, он собирался установить
дипломатические отношения с Чили, Израилем и ЮАР, он терпеть не мог аятоллу
Хомейни, обоих Кастро и всех сандинистов. Это был волевой и обаятельный
мужчина, верный муж и любящий отец, трибун, без труда привлекавший на свою
сторону народные массы. Оставалось только жалеть, что такого парня не
существует на самом деле, — он бы нам чертовски пригодился...

 

Пресс-конференция

 

Первые сообщения о
гванеронских событиях появились уже в вечернем выпуске теленовостей, но это
было только начало. Утром за мной примчался адъютант Райли, и мы отправились
прямиком в редакцию “Адвертайзер”. Прибыв туда, я попал в большой зал, битком
набитый телекамерами, репортерами, софитами и микрофонами, а посередине
восседал Тэд Райли и благожелательно улыбался этому сброду. С ним за столом
сидели Дин Пирсон, Барневилл и еще парочка обозревателей с весом, и я понял,
что разворачиваются серьезные дела. Не успел я усесться за табличкой
“Подполковник Грэм”, как кто-то выскочил вперед и заорал:

— Тэд, что вы думаете о
перспективах повстанческого движения?

— Расчешут всех, — сказал
Тэд. И началось... Р. Б а к е р (Эй-еф-кей). Генерал, почему о Гванеронии
молчали до последнего времени?

Райли. : Может быть, ее и не
существует, а? (Дружный смех в зале.) Ничего удивительного. Гванерония — новое
название страны, установленное прокоммунистическим режимом после прихода к
власти. Раньше страна называлась... э-э... совершенно иначе. Кроме того, Букира
давно закрыл границы государства для корреспондентов из стран свободного мира.

М. Уоларт (“Сентрал
кроникл”). : Почему он это сделал? Райли. По нашим данным, за эти годы режимом
были уничтожены тысячи людей, чья вина состояла только в приверженности к
западной демократии, идеалам свободного мира. Д. Грели (Эн-ай-эй). Каков размах
движения?

Райли. : Грандиозный.

М. Уоларт. : Ваша оценка
полковника Мукиели? Райли. Я не знаком с ним лично, но могу заверить, что это в
высшей степени благородный человек, подлинный защитник свободы и демократии.

Н. Льюк : (“Бест
иллюстрейтед”). Есть ли там ваши люди? Грэм. Да, мы имеем там своих людей. Это
честные, добросовестные, опытные работники, мы на них полагаемся.

Н. Лентингтон (“Ивнинг пост
ревью”). : Какие меры принимаются для оказания помощи дружественному нам
народному движению?

Райли. : В настоящее время
вопрос изучается, но нет сомнений, что помощь будет оказана своевременно и в
должном размере.

Д. Грели. : Какова помощь
правящему режиму со стороны коммунистов и красных правительств?

Райли. Помощь велика. Мы
имеем такие сведения. Кроме того, нам стало известно, что через свою
военно-морскую базу в гванеронском порту Махабату Советский Союз поставляет
правительственным войскам танки, артиллерийские орудия и химические боеприпасы.
Могу вам продемонстрировать захваченные повстанцами образцы. (Показывает их, не
давая никому в руки,)

О. Чезмен (“Сатурдей геральд”).
Могут ли наши войска высадиться в Гванеронии?

Р а и л и. Если об этом
попросит наш друг Мукиели.

О. Чезмен. А вы не боитесь,
что им будет так же неуютно, как было в некоторых других местах?

Р а и л и. Молодой человек,
а вы, я вижу, не патриот. Еще вопросы будут?

У. Т и л б е р (Ди-эйч-эр).
Какова дальнейшая судьба нефтяных месторождений Гванеронии?

Р а и л и. Наш друг Мтанга
Мукиели пригласил принять участие в их монопольной разработке компанию “Баксос
ойл лими-тед”. Ведутся переговоры.

 

* * *

 

— Ну как? — не без
самодовольства спросил меня Райли, когда мы возвращались в управление.

— Великолепно, — сказал я.

— Обыденно, — поправил он. —
Я не сказал ничего нового, все это талдычили до меня применительно к другим
странам и событиям.

— Но почему тебе пришло в
голову припутать именно “Баксос ойл”?

— Потому что именно ее
ребятам первым пришло в голову отозвать меня в уголок, — он протянул мне чек. —
Твоя доля, без обмана. Курочка начинает нестись, а? Следовало бы подбросить
немного и гванеронскому резиденту.

— Куда ты его засунул?

— Как и собирался, на нашу
виллу в лесу “Альфа-3”. Там у него есть все необходимое для плодотворной работы
на благо нации — вдоволь виски, смазливая горничная и пара надежных
привратников. Что ты вздыхаешь?

— Я подумал, как обрадуется
тетушка Эмилия, когда узнает, что Бейб стал героем-резидентом.

— Я обязательно напишу ей
теплое письмо, — заверил Райли. — Не будь ее наследства и ее Бэйба, мы с тобой
продолжали бы корпеть над скучными сводками. Да, кстати, собирайся. Завтра ты повезешь
в Гванеронию группу репортеров, там все уже подготовлено. Разве что слонов нет,
но они, как известно из твоего отчета, в Гванеронии не водятся.

 

Операция “Репортер”

 

Проведенная под моим личным
руководством, она прошла без всяких осложнений, оправдала все затраты и
произвела наилучшее впечатление. Двадцать пять репортеров и телеоператоров
погрузили в военно-транспортный самолет без иллюминаторов. Время, достаточное
для перелета через океан, он провел, выписывая в воздухе гигантские восьмерки,
потом приземлился, журналистов сунули в грузовики и мили четыре везли по
немощеной ухабистой дороге, петлявшей среди унылых голых холмов, — пейзаж
вполне мог сойти за саванну. Время от времени поблизости взрывались “снаряды”,
а в одном месте взорам репортеров предстала пылающая деревня, безжалостно
уничтоженная, как выяснилось, правительственными карателями за симпатии к
Мукиели.

Наконец грузовики
остановились на вершине холма, и репортеры получили возможность любоваться
захватывающим батальным зрелищем — внизу, в долине, рота повстанцев атаковала
форт, занятый правительственными солдатами. Шуму было много — строчили
пулеметы, бухали автоматические пушки, возле самого холма взорвались два
заранее заложенных заряда, имитирующих шальные попадания. Лязгал гусеницами и
палил по наступающим правительственный танк.

Под занавес над полем боя
появился вертолет фронта национального спасения и сбросил напалмовые бомбы на
форт (где стояли дистанционно управляемые пулеметы и валялось несколько
позаимствованных в морге безродных, а потому невостребованных покойников,
изображавших защитников прогнившего режима).

Репортеры были в восторге.
После боя им была предоставлена возможность побеседовать с представителями
обеих враждующих сторон (танк подожгли члены его же экипажа, после чего
выскочили и “сдались в плен”). “Пленные” много и охотно рассказывали о тяготах
своей службы, о палочной дисциплине, введенной кубинскими и советскими
инструкторами, о моральных терзаниях, которые они, “пленные”, испытывали,
сражаясь против “повстанцев”, а в заключение выразили пламенное желание
вступить в ряды бойцов фронта и сражаться до победы.

“Повстанцы” тоже не
подкачали. Авторам либретто и текста спектакля мы отвалили по десять тысяч, и
эти деньги они, безусловно, заслужили. Любо-дорого было слушать, как
“повстанцы” в беседах с журналистами демонстрировали боевой дух, национальное
самосознание, приверженность идеалам западного мира и моральную стойкость.

Выжав из “аборигенов” все,
что можно, и запасясь сувенирами вроде гильз и пуговиц с мундиров, репортеры
совсем обнаглели и объявили, что хотят проехать по окрестностям, ко такой
вариант мы предусмотрели и отреагировали соответственно. Нажав в кармане кнопку
рации, я отдал приказ “правительственным войскам” “контратаковать”, вокруг
холма стали рваться “снаряды”, у горизонта замельтешили “правительственные
вертолеты”, повстанцы изготовились к обороне, и их командир, поблагодарив
репортеров за визит, предложил им покинуть зону боевых действий. Что касается
полковника Мукиели, с которым рвались побеседовать репортеры, то мы еще
позавчера объявили, что полковник дал обет — до взятия им столицы не принимать
ни одного журналиста и не давать ни одного интервью...

 

История с географией

 

— Вот так оно и было, —
закончил я рассказ.

— Молодец, — похвалил Рай ли.
— Превосходно. Теперь имеются двадцать пять человек, которые плюнут в морду
любому, кто усомнится в реальности Гванеронии. Кстати” ей, вернее, Мукиели
выделено оружия на двадцать миллионов. Оно уже погружено на корабль, идущий в
Африку. Правда, не в Гванеронию, но наши счета от этого не пострадают.
Половина, разумеется, твоя. Здорово, Патрик, верно? — и Райли довольно
замурлыкал.

А секрет, что зарыт

У подножья пирамид,

Только в том и состоит,

Что подрядчик, хоть он

Уважал весьма закон,

Облегчил Хеопса на мильон.

В несколько дней стали
миллионерами, палец о палец не ударив. Нужно будет, Патрик, отправить Мукиели
побольше вертолетов, вертолеты стоят дорого...

Засвиристел селектор, и
раздался голос дежурного:

— Господин генерал, к вам
просится какой-то тип. Танцует от нетерпения...

— Кто такой? — спросил я,
так как стоял ближе к столу.

— Понятия не имею, господин
подполковник. Сейчас... Ага, географ на пенсии. Твердит, что пришел по срочному
и важному делу. Как поступить?

— Пропустить, — быстро
подсказал Райли.

— Пропустить, — машинально
повторил я и отошел от стола. — Тэд, кто это?

— Понятия не имею.

— Самое время возиться с
отставными географами...

— Точно, — сказал Райли. —
Самое время.

Через минуту в кабинете
появился незваный гость — благообразный седой старичок, благородный отец из
мелодрамы.

— Прошу, прошу, — радушно
приветствовал его Райли. — Садитесь, возьмите сигару. Я — генерал Райли.
Подполковник Грэм.

— Корбишли, — сказал
старичок. — Учитель географии на пенсии, тридцать лет, знаете ли, отдал...

— Ну как же, — сказал Райли.
— Благороднейшая задача — приобщать юношество к познанию мира. Честное слово, я
ведь сам когда-то мечтал стать учителем, и непременно географии, да-да. Не
получилось, вот ведь что...

— Жаль, что не получилось.
Иначе вы не сделали бы такой ошибки и не попались на удочку тем, кто вас нагло
дурачит.

— Что вы имеете в виду? —
осведомился Райли бархатней-шим голосом.

— Я имею в виду Гванеронию,
генерал. Может быть, вам трудно в это поверить, но такой страны нет.

— То есть как это нет? —
раскрыл рот Райли с изумлением средневекового фанатика, которому вдруг заявили,
что Земля, оказывается, шарообразная, а не плоская.

— Ее не существует, — сказал
старичок. — Я не знаю, кто все это затеял и как ему удалось обвести вокруг
пальца прессу и разведку, но печальный факт остается фактом. Никакой
Гване-ронии нет. Страны с такими очертаниями, как бы она ни называлась, нет ни
на одной карте Африки. Нет таких городов, таких рек и озер. Нет и не было таких
политических деятелей. Нет порта Махабату. Это грандиозная мистификация, афера
века, и наш с вами гражданский долг — отыскать и разоблачить ее инициаторов. Мы
с вами...

— Одну минуту, — вежливо
перебил его Райли. — Если позволите, я приглашу к нам еще одного специалиста,
чье присутствие, безусловно, окажется нелишним.

Он быстро вышел.

— Приятный человек, — сказал
мне старичок. — Как быстро он оценил ситуацию.

— Да, — сказал я и подумал:
“Кто просил тебя лезть к нам, старый гном... ”

Дверь распахнулась. Я
примерно догадывался, что должно было произойти, но не думал, что они приедут
так быстро. Вполне возможно, что у Райли была с ними предварительная
договоренность.

Молниеносно, словно
атакующие леопарды, двое верзил в белых халатах метнулись к мистеру Корбишли и
выдернули его из кресла, как пробку из бутылки. Когда его выносили из кабинета,
на его сморщенном личике гасла счастливая улыбка исполнившего свой гражданский
долг человека. Райли вернулся в сопровождении молодого представительного врача.

— Буйный? — деловито
осведомился врач.

— Кажется, нет, — сказал
Райли.

— Что с ним?

— Маниакальный заскок или
как там это называется на вашей латыни. Учитель географии с тридцатилетним
стажем. Вы только себе представьте — вообразил, бедняга, что никакой
Гва-неронии и на свете-то нет.

— Ага! — Врач энергично
кивнул и черкнул в блокноте. — Гванерония... помню, это та страна, про которую
сейчас столько пишут, что-то там опять коммунисты гадят, происки Москвы...

Ну что ж, общая картина
заболевания ясна. С отставными географами преклонного возраста такое случается,
знаете ли, иногда выдумывают несуществующие страны, иногда сомневаются в
реальности существующих. Заурядный случай, классический синдром, — он произнес
несколько длинных латинских терминов. — Обычно такие не буйствуют, мы поместим
его в уютное тихое местечко, и там ему будет хорошо.

Мы выпили по рюмочке, он
рассказал нам несколько интересных случаев, которые произошли с начавшими
чудить на старости лет учителями географии, мы рассказали свежие новости из
Гванеронищ и он уехал.

— Однако... — сказал я.

— Ничего страшного, —
беззаботно отозвался Райли. — Сплошная филантропия. Старому человеку обеспечили
бесплатную медицинскую помощь и до конца дней освободили от забот о будущем.
Пенсия у него наверняка была грошовая... У нас есть более важные заботы. Ты не
читал завтрашних газет?

— Нет, разумеется.

— Могу рассказать, что
произойдет завтра возле универмага “Аякс”. Агентами Букиры будет злодейски,
среди бела дня, застрелен на улице известный африканский химик, профессор
Мта-гари. Помнишь? За ним одно время наблюдал Бэйб, пока мы не открыли
Гванеронию. Дело в том, что профессор передал нам личное послание полковника
Мукиели, которому давно оказывал услуги, и красные ему этого не простили. Мы
скорбим об утрате.

— Зачем?

— Для вящей убедительности. Труп
— очень серьезный довод.

— Ох, не нравится мне все
это...

— С каких пор тебя заботит
смерть африканца?

— Дело не в африканце, —
пояснил я. — До сих пор это была только игра, мираж, теперь — еще и кровь.
Получается, будто человека убивает фантом, как в том фильме, помнишь? Там
убийца стрелял с киноэкрана и уложил кого-то в зале. С таким же успехом однажды
и на нас могут начать охоту несуществующие агенты, живущие по чьей-то прихоти.

— С нами такого никогда не
случится.

— И все-таки мы выпускаем
джинна из бутылки. Я не могу внятно объяснить, чего боюсь, но что-то
изменилось. От нас уже ничего не зависит, мы не в состоянии управлять
ситуацией.

— Здравствуйте! — сказал
Райли. — А кто же еще управляет ею? Всевозможные варианты будущих гванеронских
событий мы с тобой разработали. Кстати, что там новенького?

— Восставшие заняли какой-то
город, важный в стратегическом отношении. Название уточню потом. Я тебя сегодня
больше не нужен? Знаешь, я поеду к Джейн, устал что-то. В случае чего там и
ищи.

 

Джейн

 

Ключ от ее квартиры у меня
был. Каюсь, два раза я пользовался им, чтобы застать соперника — мнимого, как
потом выяснилось. Это было еще в те времена, когда я ревновал в классическом
стиле пещерного человека. Не следут понимать это так, что я рычал и скакал по
заборам, размахивая бейсбольной битой, или, загнав перепуганную Джейн на шкаф,
стоял внизу, потрясая стулом, и громогласно требовал назвать имя и адрес
соперника. Просто однажды я подумал, что глупо, пользуясь на рабочем месте
всеми мыслимыми достижениями науки и техники, не применить их и в личной жизни.

На операцию я бросил тогда
отборных специалистов, не ведавших, что творят. Операция под кодовым названием
“Тадж-Махал” (название выдумал плохо соображавший с похмелья Ка-стер) длилась
месяц и протекала в классическом стиле — миниатюрные магнитофоны повисали на
телефонных проводах и шторах, хитроумные телекамеры проникали сквозь задернутые
занавески, сменяющие друг друга субъекты без особых примет неотступно следовали
за мисс Джейн Митчел.

Не будем уточнять, в какую
сумму это вылилось, не будем рыдать над получившим небольшое кровопускание
секретным фондом — случалось, что в трубу вылетали и вдесятеро большие суммы,
не принеся никаких результатов. Главное — выяснилось, что, кроме некоего
Патрика Грэма, у вышеупомянутой Д. М. других близких мужчин не имеется.
По-моему, установление этой истины оправдывало все затраты.

Осуществлявший общее
руководство Моран без труда догадался вскоре, в чем дело, но, разумеется,
держал язык за зубами — не я первый использовал наши возможности в личных
целях, мои ребята тоже были не без греха...

Я плюхнулся на тахту и
включил телевизор. Загрохотало, загремело, на экране . сквозь клубы дыма и пыли
бежали, падали, вставали и неслись дальше вооруженные люди, трещали пулеметные
очереди, вздымались разрывы. Диктор молчал, но вся эта суета показалась
знакомой...

Камера надвигалась на
горящий танк и, проступая сквозь батальную сцену, из глубины экрана на зрителя
наплывала карта, похожая очертаниями на жирного морского конька, и я чертыхнулся,
потому что неделей раньше сам кропотливо вычерчивая эту карту. Это была
Гванерония, страна, о которой знали все, страна, где наши африканские друзья
героически пытались остановить коммунистическую экспансию, страна, где усердно
и самоотверженно трудился на благо свободы и демократии наш героический Бэйб...

— К последним событиям в
Гванеронии, — частил диктор. — Недавно группа представителей крупнейших газет и
телекомпаний совершила поездку в район боевых действий. Судя по беседам с
повстанцами и пленными правительственными солдатами, боевой дух подразделений
Мукиели, как никогда, высок. Они продвигаются вперед на всех направлениях,
встречая поддержку населения...

Насколько я понял,
телевизионщиков не вполне удовлетворила заснятая ими сцена боя, и они дополнили
репортаж ловко подобранными кусками на сходную тему, заснятыми в Африке, в
местах, реально существующих. Распознать подлог мог только тот, кто “бывал” в
Гванеронии.

— Ну конечно, опять
валяется, — сказала Джейн. — Ты хоть слышал, как я вошла?

— Нет, — сознался я.

— Господи, как ты далек от
эталона, — вздохнула она, присаживаясь рядом. — Ты заставил меня начисто
разлюбить шпионские фильмы. Где же супермены?

— Там, где им и полагается
быть, — ответил я, — в кино. В жизни они частенько страдают насморком и не
очень ловко дерутся. Но знаешь, может быть, потому, что мы — люди из толпы, мы
и страшнее экранных. Как говорит Райли, наша сила — в нашей обыденности.

— Бесподобно, — сказала
Джейн, — поцелуют меня сегодня или нет?

Я сидел рядом с ней, бессильно
уронив руки, я не знал, что мне делать с собой, не понимал, что предпринять.
Иллюзорное и реальное сплеталось в непонятный узел, я чувствовал себя
посетителем музея восковых фигур, уснувшего там в страшную урочную ночь, когда
манекены оживают и начинают разыгрывать сцены из дневной человеческой жизни.

— Что с тобой? — спросила
Джейн. — Снова твоя Гванерония?

Она знала все, я ей
рассказал, уверенный, что она не проболтается.

— Мне страшно, — сказал я.

— Ты просто переутомился.
Конечно, это несколько необычная ситуация, но в конце концов это же шутка,
только разыгранная для непривычно большого количества людей. Наш век — сложное
переплетение ирреального с реальным. Да и неизвестно, где же тогда истинно
белое и истинно черное, если налицо — два взаимоисключающих суждения? Ты
убежден, что Луна — заурядное небесное тело, а индеец из амазонской сайвы свято
верит, что Луна — жена их главного бога, и оба вы придерживаетесь своей версии,
не желая принять точку зрения противника...

Я предоставил ей возможность
говорить, пока не устанет. Она не желала мне зла, пыталась успокоить, внушить,
что все происходящее — очередная невинная ложь, какими богат наш век, настолько
заполоненный фантомами, что невозможно определить, где правда, где ложь. Что я,
собственно говоря, ни при чем, виноваты другие, ухватившиеся за мой невинный
розыгрыш.

Это была блестящая речь, но
меня она не успокаивала. Я еще мог согласиться, что виной всему злые люди,
коварно умыкнувшие мою шутку и превратившие ее в кошмарный гротеск, но я не мог
поверить, что мы еще способны управлять своим творением. Это оно уже дергало
нас за ниточки, все складывалось так, что мы обязаны были плясать под дудку
придуманного нами призрака. Мы должны были посылать в Гванеронию новые партии
оружия, сочинять новые подробности боевой деятельности полковника Мукиели. Мы
уже не могли поступать иначе. От бедняги Франкенштейна потребовалось одно —
создать подругу своему страшилищу. Нам же приходилось каждый день кропотливо,
ювелирно работать над своим чудовищем, придумывать города, бои, людей,
митинги...

Джейн хотела мне только
добра, она умница, но все-таки не знает, что “шутка” перешла в другое
измерение, стала реальностью, которая убивает. О том, что завтра будет убит
профессор Мтагари, у которого она, кстати, недавно брала интервью для своей
газеты, я не мог ей сказать.

— Однажды я ехал в метро, —
заговорил я. — Там на стене был наклеен комикс, и два персонажа вели диалог:
“Куда мы мчимся? ” — “В никуда”. — “Так какого черта мы мчимся так быстро? ”

Комнату наполняло треньканье
банджо, дисгармоничное и неприятное, как наша жизнь; и те, кто завтра будет
стрелять в профессора, уже знали о своем задании; а хрипатый певец орал с
экрана в самое ухо: Я трудиться не сумел, Грабить не посмел. Я всю жизнь свою с
трибуны Лгал доверчивые и юным, Лгал — птенцам. Встретив всех, кого убил, Всех,
кто мной обманут был, Я спрошу у них, у мертвых, — Бьют ли на том свете морду
Нам, лжецам?

Позже, лежа с ней рядом, я
спросил:

— Как ты относишься к тому,
что я работаю в разведке?

— Господи, ну как я должна
относиться к этому? По-моему, у нас с тобой нормальная жизнь нормальных людей.

“Увы, — подумал я, —
нормальной наша жизнь была до того времени, когда ко всем реальным мятежам не
прибавился еще и этот, разыгранный призраками. Или мы только полагаем, что она
была нормальной? Можем ли мы быть уверены в этом? ”

— Нет, не то, — сказал я. —
Меня интересует, не вызывает ли у тебя моя работа неприятных ощущений? Считаешь
ты меня убийцей или нет?

— Патрик! — Она расхохоталась без малейшего притвор­ства.—
Когда и где ты кого-нибудь убивал? Ты же кабинетный работник, сам говорил, что
почти всегда ходишь без оружия.

— Но я подписываю документы
— и где-то на другом конце света отряд диверсантов переходит границу отнюдь не
для сбора гербария.

— Но ты же не диверсант и не
тот псих, что забрался на крышу небоскреба и стал палить в прохожих. И не
лейтенант Колли. Колли убивал, потому что ему этого хотелось, потому что ему
это нравилось, сам, из своей винтовки. Ты просто служащий, ты подписываешь бумаги
вовсе не из маниакального пристрастия к убийствам — это твоя работа. Возможно,
не самая лучшая на свете, но разведка и войны существуют испокон веков, и лично
я смотрю на это философски. И потом, нельзя же подозревать в садизме каждого
рабочего оружейного завода.

— Ты уверена?

— Патрик, что с тобой? Я
начинаю беспокоиться — как же это тебя должно было допечь, чтобы ты стал так
волноваться.

“Когда ждать развязки? — тем
временем думал я.— Храни нас, господи, от взрыва! Вот она, молитва нашего века.
Молись и помни, что взрыв всегда возможен — сегодня, завтра, после­завтра.
Может быть, взрыв произошел десять, двадцать лет назад, но мы об этом не знаем,
может быть, мы немного пере­старались, сведя понятие взрыва, конца, хаоса к
одному-един-ственному образу — огненного гриба...”

— Совсем забыла,— сказала
Джейн.— Если устроить тебе сцену, это тебя отвлечет?

— Попробуй, а в чем дело?

— Снова печешься о моей
нравственности? Третий день за мной таскаются какие-то типы.

— Ничего подобного. Тебе
просто показалось.

— Ничего не показалось.
После твоих уроков могу с уверен­ностью сказать, что мне это не нравится —
самая настоящая слежка. Ходят за мной как пришитые.

— Ладно,— сказал я, вылез из
постели и взял телефон.—

Моран? Старина, у меня к
тебе небольшое поручение. Помнишь объект “Тадж-Махал”? Молодчина. Так вот,
завтра с утра поручи парочке ребят, лучше всего Дику и Логану,— пусть походят
за этим объектом денек, посмотрят, есть за ним слежка или нет. Потом объясню.
Пока.

— Бесподобно...— сказала Джейн.

 

Агенты, агенты,
агенты...

 

Утром, едва выйдя от Джейн,
я позвонил Морану из бли­жайшего автомата.

— Привет,— сказал он.—
Приказания?

— Начинайте, сейчас она
выйдет.

—
Уже начали,— хихикнул Моран.— Ты, как я понимаю, где-нибудь поблизости?
Оглянись. Ничего?

— Ничего,— сказал я.— Нет,
постой...— На стоянке при­мостилась с краешку зеленая “вега”, и за стеклом
маячили две физиономии в темных очках.— Теперь вижу. Только передай им, чтобы
сняли очки, мы не в Голливуде.

Я оглянулся — Джейн вышла из
подъезда (по моему совету она должна была сегодня добираться до редакции
пешком), скры­лась за углом. Хлопнула дверца “веги” — Логан двинулся сле­дом.
Дик запустил мотор и поехал себе не спеша. Это были хват­кие, опытные ребята, и
мне оставалось лишь ехать к “Аяксу”.

...Я сидел за столиком
уличного кафе напротив универмага и перебирал утренние газеты. Полковник
Мукиели оккупировал первые полосы: здесь были фотографии его самого, мужествен­ного
красавца, фотографии его орлов, позировавших с винтов­ками наперевес, карты
Гванеронии с изображением освобожден­ных районов, показания перебежчиков из
правительственных войск, а также высказывания некоторых влиятельных лиц. Влия­тельные
лица вели себя соответственно — сенатор Гольденвассер назвал принятые меры
полумерами и призвал направить в Гва-неронию нашу морскую пехоту; сенатор
Крейган рекомендовал блокировать Кубу и припугнуть Ливию. Эксперты компании
“Баксое ойл лимитед” официально оценивали нефтяные место­рождения Гванеронии
как занимающие девятое место в мире. Президент Мобуту выразил готовность
послать в помощь полковнику Мукиели свои войска в любом количестве. Страны ОПЕК
заявили о своей поддержке правительства Букиры и пригрозили повысить цены за
баррель. Студенты провели у министерства обороны демонстрацию, протестуя против
нашего вмешательства в гванеронские события, после чего были арестованы за
нарушение общественного порядка.

Я отложил газеты. Райли прав
— все это выглядит крайне обыденно. Сенаторы повторяли то, что они ранее говорили
в сходных ситуациях, газеты — то, что писали месяцем ранее на схожие темы.
Звучали те же обвинения, те же заверения, те же угрозы в те же адреса.

Очередную партию оружия
стоимостью в двадцать миллионов мы с Райли сплавили на этот раз в Южную Америку.
Контора по вербовке наемников предоставила нам триста “диких гусей”, но мы не
оплошали и здесь — переправили это боевое воинство на те острова, где ребята
Фриша недавно организовали переворот, чтобы там они помогали удерживать власть.
Все газеты наперебой хвалили нашу с Райли оперативность, хватку и патриотизм...

Сюда я пришел, чтобы увидеть
смерть профессора Мтагари. Трудно сказать, почему я так поступил. Видимо,
хотелось увидеть своими глазами, как выглядит то, что разрабатывается нами в
тишине кабинетов.

Я вспомнил о телефоне,
прошел в кабину и вызвал Морана — Джейн должна была уже дойти до редакции.

— Послушай, Патрик, — голос
Морана звучал серьезно. — Твоя девочка, что, замешана в какую-то историю?

— Что ты имеешь в виду?

— За ней в самом деле следят.

— Кто?

— Логан уверяет, что за ней
шли двое парней, но в то же время еще какие-то типы следили и за ней, и за теми
парнями. Обе группы ведут себя весьма профессионально.

— Я тебе голову оторву, если
разыгрываешь.

— Ничего подобного,
подполковник. Приезжай в аппаратную и поговори с Логаном, если не веришь.
Установить, что это за парни, пока не удалось. Порыться в картотеке?

— Обязательно, — сказал я. —
Я скоро приеду и разберусь.

— Отзывать наших?

— Нет, подожди.

Я вернулся к столику и
заказал еще бокал. Это уже что-то новое, и это новое мне очень не нравится...

— Мистер Грэм, — раздался
голос с акцентом выпускника привилегированного колледжа, — разрешите присесть
за ваш столик?

Я кивнул, и напротив меня
уселся высокий человек средних лет с аристократическим профилем.

— Мистер Грэм, разрешите
представиться, — сказал он. — Полковник Бленгенторн из разведки Вашего
Европейского Союзника. Я хотел бы побеседовать с вами о гванеронских событиях.
Вам, разумеется, известно, что Гванерония наш бывший протекторат, и, таким
образом, мы имеем в этом регионе свои крупномасштабные интересы.

— При чем здесь я?

— Мы хотели бы принять
участие в благородном деле помощи полковнику Мукиели. Нами уже направлена в
Гванеронию группа сотрудников соответствующих служб, и я прибыл для
координа-|ции действий. Кроме того, мы хотели бы принять участие в разработке
месторождений гванеронской нефти. В моем портфеле — проект создания акционерной
компании с участием вашей “Бак-сое” и нашей “Перл”.

— Обратитесь к генералу
Райли.

— О, разумеется, — кивнул
полковник Бленгенторн. — Но так как руководите операциями непосредственно вы,
нам хотелось бы заручиться и вашей поддержкой. В связи с этим прошу принять
скромный знак внимания.

Он положил массивный золотой
портсигар с выложенным алмазами гербом Нашего Европейского Союзника и тактично
отвернулся, пока я прятал его в карман.

— Кроме того, — продолжал
полковник, — мы могли бы поделиться с вами несомненно ценной для вас
информацией. Известно вам, что так называемый профессор Мтагари — агент-двойник?

— Это что-то новое, —
искренне сказал я. — Мы знаем, что он работает на Мукиели...

— И на Букиру одновременно.
Может быть, еще и на русских. Наши люди установили, что профессор Мтагари в
действительности — полковник Чегудума, известный также как Ниурума и Шибобото,
резидент гванеронской контрразведки в вашем городе. Эти сведения передала нам
политическая разведка Вашего Ближневосточного Союзника. Вполне возможно, что
эти же материалы поступили одновременно и к вам, просто вы не успели с ними
ознакомиться.

— Откуда же известно, что
Мтагари — двойник? — спросил я.

— Год назад некая Джейн
Митчел, находясь в Ливане, по всей вероятности, была завербована палестинцами.
Так считала контрразведка Вашего Ближневосточного Союзника, окончательно это
подтвердилось, когда Митчел встретилась здесь с так называемым профессором
Мтагари. Между прочим, эту встречу засек ваш же сотрудник лейтенант Корберс.

— Что вы мелете? — спросил
я. — Джейн Митчел...

— Ваша невеста. Не хочу вас огорчать,
мистер Грэм, но, несомненно, имела место тщательно разработанная операция,
направленная против вас. Вы опытный разведчик, прекрасно знакомы с
прецедентами... Смотрите — Мтагари!

Из-за поворота показался
бедняга профессор, он шел медленно, листая на ходу какой-то журнал, и я знал,
что сейчас произойдет — из-за угла вывернется черный лимузин, в котором,
вероятнее всего, будут сидеть Доран с Крэгом, едва слышно хлопнет выстрел...

Из-за угла вывернулся черный
лимузин, но вместо свистящего хлопка бесшумного пистолета затрещала очередь —
звонкая, оглушительная, я увидел на тротуаре поодаль человека с прижатым к
животу коротким автоматом; черный лимузин вильнул, врезался в витрину
универмага “Аякс”, посыпались стекла, раздался женский визг, а возле Мтагари
резко затормозил голубой “корвет”. Двое дюжих молодчиков заломили профессору
руки и швырнули его в машину, туда же прыгнул тип с автоматом, и машина
унеслась.

— Чистая работа, — сказал
полковник. — Резидент Гванеро-нии в руках Вашего Ближневосточного Союзника.
Насколько мне известно, они намереваются предпринять то же самое в отношении
Джейн Митчел... Мистер Грэм!

Я был уже за рулем. Визжали
тормоза, на поворотах машину заносило, сзади взвыла полицейская сирена, и в
голове крутились самые разные мысли — что Бэйб находится в нашем городе меньше
месяца, я избегал его общества и оттого они с Джейн не знают друг друга в лицо;
что Джейн действительно бывала в Бейруте; что с профессором Мтагари, крупным
химиком из Габона, что-то там потрясное синтезировавшим, она несколько раз
встречалась и скорее всего как раз и была тем “неустановленным лицом женского
пола” из рапорта Бэйба; что разведка Нашего Ближневосточного Союзника не
церемонится, когда речь идет обо всём, связанном с палестинцами, и открывает
стрельбу по малейшему подозрению — как это было в Стокгольме, в Париже... Я
достал пистолет из отделения для перчаток и сунул его в карман пиджака.

На третий этаж взлетел
мгновенно. Дверь квартиры Джейн была распахнута настежь, пол устилали листы
бумаги и разбросанные вещи — все перевернуто вверх дном. Я схватил телефон и
набрал номер.

— Слушаю, — сказал Моран.

— Эл, это Грэм! — крикнул я.
— Немедленно передай Дику и Логану — пусть поднимутся в здание и охраняют
Джейн. Немедленно!

— Откуда ты знаешь? —
закричал он.

— Что?

— Какой там, к черту, Логан!
Их только что застрелили, у “Глоб” полно полиции. Патрик, что происходит? Райли
велел тебе мчаться в управление, кто-то пристрелил Дорана с Крэгом и перехватил
у нас профессора!

— Немедленно пошли в “Глоб”
людей! — рявкнул я. — Слышишь! Пусть охраняют! Все!

Я ударил по рычажку и набрал
другой номер.

— Джейн Митчел слушает.

— Где ты? — заорал я.

— Что за вопрос? У себя,
разумеется.

— Кто у тебя там?

— Никого.

— Запрись на ключ! Никому ве
открывай, пока я не приеду.

— Патрик, ты в своем уме?

— Запри дверь! Где ты сейчас
стоишь?

— У окна. Там на стоянке
что-то случилось, полиция подняла жуткий тарарам.

“Недостроенное здание
какой-то конторы против редакции”, — вспомнил я и заорал:

— Немедленно отойди от окна.
Встань так, чтобы...

Я услышал звон разбитого
стекла, короткий вскрик и стук упавшей трубки, я кричал, никто мне не ответил,
и я знал, что никто не ответит — современные снайперские винтовки бьют метко и
надежно...

“Уберите его”, — равнодушно
говорил Райли, а иногда я. Нам отвечали: “Есть! ” — и убирали. Причем
исполнителю не было нужды думать, обоснован приказ или нет, касается ли он
настоящего агента или речь идет о фатальной ошибке — думало всегда начальство.

Мы сочинили Гванеронию
настолько хорошо, что европейцы поверили и бросились хлопотать о своей доле
нефти, а там подключился Наш Ближневосточный Союзник, выдумал гванеронско-го
резидента и палестинского агента. И опять-таки все, что только что произошло,
было донельзя обыденно — так они поступали в Париже, в Осло и во многих других
местах...

— Мистер Грэм, ваш поспешный
отъезд... — раздался голос с акцентом выпускника привилегированного колледжа.

Я выстрелил в него в упор.
Переступил через него и вышел из разгромленной квартиры. Время, когда мы были пилотами
бомбардировщиков, прошло. Может быть, и не было никогда такого времени.

 

Двойник

 

— Все-таки ты зря пристрелил
этого типа, — сказал Райли. — Ну ничего, мы все это оформим надлежащим образом,
он у нас быстро станет очередной жертвой гванеронской разведки, свежеиспеченным
павшим героем. Газетчики уж в квартире...

— Молчи, сволочь, — крикнул
я, и он замолчал. — Господи, Тэд, что же мы с тобой наделали? Нас затянуло в
шестерни машины, которую мы сами изобрели, и перемелет в порошок!

— Я бы сказал, что ты
чрезмерно драматизируешь ситуацию.

— Одного не пойму, —
потерянно отозвался я. — Этот Блен и как его там дальше говорил, что они
послали в Гванеронию свою группу, и оттуда идут сводки...

— Ты думаешь, только мы с
тобой такие умные?.. Патрик, у нас много работы. Президент постоянно требует
информацию из Гванеронии. Ты в состоянии?

— Не могу, — сказал я. —
Ничего не могу... Ты связался с разведкой Нашего Ближневосточного Союзника?

— Свяжусь в скором времени.
Вот что, Патрик. Сегодня ты свободен, езжай и напейся, твори, что душе угодно,
все оплачу и отовсюду вызволю, но завтра изволь быть свеженьким, как юная
кармелитка-послушница. Я все понимаю, но служба есть служба... Работы у нас
невпроворот, назревают решающие события... — он мечтательно посмотрел в потолок
и продекламировал:

Что за женщина жила,

Бог ее помилуй!

Не добра и не верна,

Но мужчин влекла она

С сатанинской силой.

Да, мужчин влекла она

Даже от Сент-Джаста.

Ибо Африкой была.

Нашей Африкой была,

Африкой — и баста!

Вот так, Патрик. Пусть в
этот раз и на бумаге, но Африка — наша...

До трех часов дня я пил у
Джима и никак не мог надраться. У Джима, как всегда, было людно и шумно, резво
бегали официантки, обнажался под лихую музыку кордебалет, а я сидел, тупо
уставясь на пустую бутылку, и думал, что же мне делать. В истории с Гванеронией
нет ничего необычного — мы с Райли устали это повторять, подбадривая друг
друга. С точки зрения обывателя мир — всего лишь газетная полоса, и когда я
сижу над сводкой, то ничем не отличаюсь от какого-нибудь Джона Смита,
листающего воскресное приложение. Чтобы увидеть за черными строчками усеянное
трупами поле, нужно будить фантазию, заставлять работать воображение, а зачем
это мне, зачем это Джону? Мы летим в бомбардировщике на страшной высоте, мы не
видим земли, я и Джон, но иногда сбивают и бомбардировщики, и пилотам, если они
хотят спастись, приходится ползти по грязному полю, дрожа за свою шкуру...

— Мистер Грэм? — спросил
незнакомый голос.

— Да, — сказал я. — Какого
черта?

— Майор Цвий Ехлуми,
разведка Вашего Ближневосточного Союзника. Я буду краток. Наши аналитики пришли
к выводу, что вы агент-двойник, работающий на разведку Букиры. Возможно, что и
на палестинцев тоже...

— Что с Мтагари? — спросил
я.

— К сожалению, несмотря на все
принятые меры, мы ничего не добились. Мистер Грэм, если не хотите разделить его
участь, вы должны рассказать все о своих контактах с людьми Букиры и Арафата, о
деятельности гванеронской разведки в этой стране. Как и когда были завербованы
полковником Чегудумой или Джейн Митчел, что успели передать.

— Пошел вон, — сказал я.

— Не глупите. Если будете
запираться, уберем.

— Пошел вон!

Он отошел, растворился в
толпе. Я расплатился и направился к выходу. Фантасмагория достигла апогея — мое
творение готовилось убить меня. Лучше и не пытаться уехать на своей машине —
они великолепно умеют подкладывать бомбы, мы же их и обучили...

Кое-чего я добился — смог
угнать машину, сумел оторваться от хвостов, но что дальше? Я бесцельно кружил
по улицам, пока не вспомнил про Саймона Марша, единственного близкого мне
человека, не связанного с нашими играми...

 

Саймон и другие

 

Он сидел передо мной,
здоровенный, бородатый, невозмутимый, и его маленькая квартирка с африканскими
масками на стенах, с книгами и газетами, сваленными на столе и креслах,
квартирка, где в кажущемся хаосе был на самом деле свой, известный одному лишь
хозяину порядок, действовала на меня, как кружка ключевой воды на умирающего от
жажды. За порогом осталась суматошная жизнь — с фантомами, которые сущеетвовали
на самом деле, и призраками, которых создавали мы. ;:ттт-; Ну,
садись, — сказал Саймон и налил мне виски. — Что у тебя опять стряслось? Ты же,
как правило, заявляешься в поисках сухой жилетки...

— Плохо, — сказал я. —
Саймон, старина, понимаешь...

Зазвонил телефон. Саймон
сграбастал трубку здоровенной лапищей, выслушал и взглянул на меня с
жалостливой серьезностью.

— Это из “Глоба”, — сказал
он тихо. — Там...

— Не надо. Все я знаю...

— Ты из-за этого пришел?

— О Гванеронии слышал? —
ответил я вопросом на вопрос.

— Разумеется. В общем-то
банальная история — снова ради нефти лезем в очередную авантюру.

Я рассказал ему все...
Плевать было на секретность. Он слушал, хмыкал, теребил бороду, изредка уточнял
детали.

— Ты мне веришь? — закончив,
спросил я.

— Верю, — сказал он. —
Вообще-то, название меня удивило, но я тут же решил, что страну переименовали,
в Африке такое случается — Заир, Бенин, Буркина Фасо, Котт д'Ивуар... Верю. И
прав твой Райли — ваша сила в обыденности. Пороха вы не изобрели, изобрели велосипед,
пусть и чудовищный.

— Это я и сам знаю.

— Но вот чего ты хочешь от
меня?

— Господи, это же ясно. Ты
известный журналист* Сотрудник газеты, настолько влиятельной, чтобы никого не
бояться. Я тебе дарю сенсацию века, Саймон!

— Послушай-ка, — перебил он.
— Ответь честно — если бы не погибла Джейн, если бы не стали охотиться за
тобой, ты пришел бы ко мне с таким предложением?

— Нет...

— То-то. Тебе ведь хочется
отомстить, неважно кому и неизвестно как, лишь бы отомстить...

— Ты меня презираешь?

— Да вроде бы не за что,
знаешь ли, — ответил он, подумав. — Просто ты и тебе подобные представляете
собой новый тип людей, гомо информатикус, родившийся с развитием телевидения и
глобальной сети информации. Мир вы представляете себе по сухим цифрам, сводкам
и диаграммам, строительство нового онкологического центра и сожженная деревня
для вас равнозначны — всего лишь группа дырочек на перфоленте. И это позволяет
вам оставаться равнодушными к любому злу. К любому. Знаешь, у меня был знакомый
математик. Он заложил в компьютер содержимое десяти крупных газет за последний
год и вывел кое-какие алгоритмы. Он показывал мне смоделированные на основе
этих алгоритмов номера газет — Патрик, это было страшно... Среднее
арифметическое, полная безликость. Странам он дал произвольные названия, вроде
твоей Гванеронии, лидерам — вымышленные имена, но, понимаешь ли, сто человек,
которым он показывал эти * газеты”, — сто! — ровным счетом ничего не
заподозрили — газеты как газеты, те же сообщения о мятежах и матчах, гонке
вооружений и бегах, локальных войнах и конкурсах красоты...

— Та-ак, — протянул я. —
Значит, я — гомо информатикус, очень мило, буду знать. Ну а ты? Ты-то у нас
кто, святой? Черта с два, служишь тому же богу...

— Именно потому-то я и не собираюсь
выступать в роли судьи, — сказал Саймон. — Но между нами все же есть разница,
Патрик. Я был в тех местах, где резвились банды, которые посылали такие, как
ты. Видел, как горят деревни и умирают люди. И пытался рассказать об этом
правду как мог. С тобой все по-другому. Чтобы такие, как ты, увидели за пачкой
перфокарт или магнитных дисков кровь и боль, требуется, как правило, чтобы
земля загорелась у вас под ногами. Чтобы убили твою девушку, а за тобой
гонялись с автоматами твои же союзники. Вот тогда тебя проймет до костей, до
печенок, и ты начнешь метаться — не в поисках справедливости, сохрани господь,
— всего лишь в поисках способа отомстить. Я тебя поздравляю, Патрик, месть —
это уже человеческое чувство.

— Провались ты, — буркнул я.
— Мне от тебя нужно одно. Будешь ты писать об этом?

— Ни строчки.

— Прекрасно, — сказал я и
встал. — Испугался? Есть кого...

— Сядь! — рявкнул он, и я
сел. — Дурак... Меня не испугали в . Африке ваши головорезы, чего ради я
испугаюсь вас теперь. Тут другое. Скажи, пожалуйста, что произойдет, если я
на-ечатаю статью?

— Меня выгонят.

— Тебя и твоего Райли. Или,
вероятнее всего, не выгонят, ваши денежки у вас отобрать довольно трудно, под
суд вас не отдашь — умеючи, можно легко открутиться... Вы получите взбучку и
будете по-прежнему корпеть над своими бумагами, раздувая реальные мятежи. С
неделю люди будут смеяться над плохо знающими географию сенаторами и
генералами, потом все забудется. Сенаторы будут по-прежнему угрожать реальным
правительствам и странам, генералы — предоставлять помощь реальным прототипам
твоего Мукиели. И все, и только-то...

— Одним словом, ты меня
оставляешь этим молодчикам?

— Сиди, я еще не кончил, —
он подошел к телефону и снял трубку. — Генри? Это Сай. Быстренько подбрось мне
кого-нибудь из твоих парней и оповести остальных. У меня здесь подполковник
Грэм, да, тот самый. Вот именно — ошеломляющие новости из Гванеронии.
Побыстрее.

— Что ты еще придумал? —
простонал я.

— Я тебя спасаю. Вывожу из
игры. Ты им скажешь, что мятеж подавлен, что Мукиели убит, что-нибудь в этом
роде, это твой последний шанс выбраться из мясорубки...

Через десять минут квартира
Саймона была битком набита репортерами.

— Что там случилось, Патрик?
— крикнул Бакер. — Что, Мукиели взял столицу?

— Джентльмены! — сказал я. —
Должен вас огорчить — части Мукиели разбиты (кто-то удивленно свистнул). Да,
джентльмены... Произошла досадная случайность, от которой не гарантирован ни
один военачальник. Сегодня на рассвете подразделения Мукиели завязали бои в
предместьях столицы, но... Полковник Мтанга Мукиели вместе со своим штабом
погиб при налете истребителей на передвижной командный пункт. Оставшись без
командования, повстанцы беспорядочно отступают под натиском превосходящих сил.
Это конец, никаких сомнений. Прошу прощения, я взволнован, мне трудно говорить.
Такая утрата. Подробности позже...

Давя друг друга, опрокидывая
стулья, репортеры пронеслись к выходу и загрохотали по лестнице. Я ушел следом
за ними, избегая встречаться взглядом с Саймоном. Я находился в м&Ком-то
полусне, но это состояние мгновенно улетучилось, когда на стоянку перед домом
Саймона вылетел голубой “корвет” и просвистели пули.

Мне удалось оторваться от
них и на этот раз — все-таки я работал не в бакалейной лавочке...

Устав кружить по городу, я
решил отсидеться в своем охотничьем домике и помчался туда, предварительно
позвонив Райли. Его не оказалось на месте — только что вызвали к Шефу с
докладом о последних гванеронских событиях. Я сообщил его секретарше, что
именно ей следует передать генералу — в том числе и то, что теперь моя жизнь
зависит только от него. Вечер и следующие сутки я просидел у окна, сжимая
винчестер и чутко прислушиваясь к малейшему шороху, измученный голодом и
жаждой, загнанный в угол. А утром на опушке появился голубой автомобиль и еще
один, серый...

 

Финита ля?..

 

Сейчас уже середина дня. Они
пока не предпринимают попыток атаковать — печальный пример того, которого я
уложил наповал при первой попытке, их не особенно воодушевил. Они начали было
палить из автоматов, укрываясь за деревьями, но очень быстро поняли, что это
глупо, и перестали. И я, и они сообразили, что их единственный шанс — темнота.
В темноте мне с ними не справиться, а Райли, кажется, ждать уже бесполезно,
скорее всего он решил превратить в очередную жертву гване-ронской разведки и меня
— что ж, великолепная кандидатура, во всех отношениях...

Меж деревьями показался
белый лоскут. Потом человек, который размахивал им, вышел на открытое место и
направился к домику. Я прокрался к окну, выходившему на противоположную
сторону. Эти их штучки давно известны, в стычках с фи-даинами они применяют
именно такой способ: пока с одной стороны, отвлекая внимание осажденных, звучит
записанный на пленку призыв сдаваться, с другой — подбирается пулеметчик...

Господи, да ведь это Райли с
белым флагом! Я уронил винчестер, выбежал на крыльцо и рухнул на ступеньку,
меня била дрожь.

— Ну, вот он, блудный сын, —
Райли отшвырнул платок, вытащил из карманов газеты и плоскую фляжку. — Прошу...

Я высосал фляжку досуха,
потом схватил газеты. На первых полосках красовался портрет полковника Мукиели
в траурной рамке. О покойном было сказано много теплых слов, за ним признавали
крупные заслуги в деле борьбы с советским влиянием в Африке. Посмертно он был
награжден нашим военным орденом. О смерти полковника и разгроме его отрядов
было написано с такими подробностями, которых не знал и я... Перебирая газеты,
я вдруг наткнулся на улыбающуюся физиономию Бэйба, тоже обведенную черной
каймой. Ниже печально сообщалось, что наш резидент в Гванеронии капитан Корберс
погиб вместе со штабом Мукиели, и нация скорбит, посмертно наградив его военным
орденом и присвоив его имя строящемуся эсминцу.

— Увы, друг мой, увы, —
сказал Райли в ответ на мой растерянный взгляд. — Я был уверен в тебе, но не
вполне — в нем. Кстати, мы с тобой также награждены военными орденами и
повышены в должности. Кроме того, я получил вторую звезду, ты — полковника.

— Значит, историю замяли?

— А иначе и быть не могло.
Что же, Шеф отважился бы признать, что свалял дурака, а президент и
министерство обороны — что отпустили призраку оружия на сорок миллионов? А
сенаторы — что бухали в колокола, не заглянув предварительно в учебник
географии? Словом, наши миллионы остаются при нас, потому что отнять их
невозможно, не предавая дело гласности. Правда, у руководства был большой
соблазн сделать и нас с тобой жертвами гванеронской разведки, но я дал понять,
что где-то в частном банке лежат все материалы об этой истории, которые в
случае нашей смерти будут переданы политическим противникам президента и
европейской прессе. Так что они решили оставить нас в покое — в конце концов
эти сорок миллионов упорхнули не из их собственных карманов... Кстати,
материалами в самом деле нужно запастись — для страховки.

— Спасибо, Тэд, — сказал я.

— Глупости. Я не альтруист.
Просто должен же я отблагодарить человека, который помог мне нажить двадцать
миллионов и нашел изящный выход из этой игры. Вот только бедняга Бэйб, ну да
что поделаешь... Тетушка Эмилия будет горевать?

— Естественно, — сказал я. —
Но в конце концов Бзйб, павший национальным героем, — это то, на что она и
рассчитывать не могла.

— Ну вот, значит, все в
порядке. Главное, запомни официальную версию, с которой ознакомлены руководство
управления и компетентные лица в правительстве. “Гванерония” была грандиозной
операцией по дезинформации советской агентуры, в рамках глобальной стратегии.
Речь президента прочитаешь в машине.

— А президент, он знает?

— К чему отягощать его
лишними заботами? — лучезарно улыбнулся Райли. — Кстати, пикантная новость — в
штат управления зачислен географ — видимо, на всякий случай...

В машине я прочитал речь
президента. Она была эффектной и запоминающейся, особенно концовка. “Что ж,
наши друзья проиграли, — сказал президент. — Случается и такое. Мы забудем
Гванеронию навсегда, словно ее и не было... ”

Писали и о нас с Райли — все
обозреватели единодушно сходились на том, что лично нас ни в чем нельзя
упрекнуть, мы сделали все, что могли, а вот правительство и военные проморгали,
— если бы они отправили туда больше оружия или войска, кто знает, как
повернулось бы...

Что ж, подведем итоги,
сказал я себе. Самое время это сделать. На операции я приобрел двадцать
миллионов, погоны полковника, повышение в должности и орден. А что потерял?
Можно ли назвать моей утратой только смерть Джейн?

В сумасшедший, дом угодил
старичок Корбишли. Уничтожили принятых за палестинских агентов Дика и Логана.
Застрелили единственную женщину, которую я был в состоянии любить. Убили Дорана
и Крэга, где-то за городом вытряхнули душу из профессора Мтагари. Потом был
полковник Бленгенторн, выпускник привилегированного колледжа, затем — один из
людей майора Ехсуми. Наконец, Бэйб. Наверное, есть и другие... Что я приобрел?
, тНе знаю. Но знаю совершенно точно, что уверенность в себе и нашем
мире потерял. Понял, что и призраки способны убивать не хуже, чем живые. Понял,
какие же мы все сволочи. Так каков итог и в чем он заключается? Была ли наша
деятельность хоть краткий миг разумной, нужной и нормальной? Да или нет?

— Ну что ты набычился? —
спросил Райли. — Брось, все обошлось, все довольны. А что до... Время лечит и
не такие раны, мой дорогой, особенно если пользуется микстурой из двадцати
миллионов.

— Слушай, Тэд, — сказал я. —
Твой папаша был проповедником, ты должен хорошо знать Библию.

— Ну еще бы. Знаешь, как он
меня, бывало, драл...

— Что там у Экклезиаста
сказано про ветер?

— Э-э... Всему свое время и
время всякой вещи... Нет, не то. Ага! Идет ветер к югу и переходит к северу,
кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги своя.

— Вот именно, возвращается на
круги своя, — сказал . я. — Теперь мы с тобой знаем, что такое возможно, теперь
нам с тобой будет очень страшно, и этот страх засядет в нас до самой смерти...

— Ерунда, — сказал он.

— Нет, — возразил я. — Вдруг
сейчас зазвонит телефон и нам сообщат, что, по данным разведки министерства
обороны, некий майор Мтабуне объединил разрозненные подразделения мятежников и
начал наступление на столицу? В какую еще фантасмагорию мы можем угодить? Ты
сам сказал как-то, что не одни мы такие умные...

И телефон действительно
зазвонил. Скорее всего, даже наверняка, звонили по какому-нибудь пустячному
поводу, и все же... Райли протянул руку к трубке, но оглянулся на меня, что-то
мелькнуло на его лице, и я мог бы поклясться, что это страх, если бы не знал,
что он ничего не боится. Машина неслась по городу, мелькали дома, прохожие,
сверкали огни рекламы, мигали светофоры, а мы сидели на широком мягком сиденье,
и перед нами на расстоянии вытянутой руки надрывался телефон, но ни я, ни Райли
не смели протянуть руку...